Было бы неверно говорить о том, что у Киргизии и Таджикистана очень много общего и поэтому в этих двух республиках, на самом деле совсем не похожих на Грузию и Украину, не может быть ни одного варианта "цветной" революции. Скорее всего, общее у них только одно - советское прошлое и постсоветское бедное настоящее: обе страны в таблице СНГ по уровню жизни находятся рядом в самом конце списка.

Объединяет их также и другое обстоятельство - политическое: в обеих странах культурно- просветительская жизнь советского времени прошла спокойно, без единого диссидента, который спустя годы по примеру Гамсахурдиа или Эльчибея увлек бы свои народы в пучину борьбы за демократию и свободу. Оттого и традиций политической культуры в обеих странах не было и нет, а сидящие по тюрьмам политические оппоненты нынешним президентам - это по большей части или карьерная номенклатура, как бывший вице-президент Киргизии Феликс Кулов, или номенклатура с криминальным прошлым, как бывший командующий национальной гвардией Таджикистана генерал-лейтенант Гаффор Мирзоев, или бывший министр внутренних дел генерал-майор Якуб Салимов.

Все остальное отличает Киргизию и Таджикистан: и население с разной исторической культурой, и ландшафт территорий иной. Таджики относятся к восточноиранской языковой группе, они представители земледельческой культуры, а киргизы говорят на одном из тюркских языков, их предки всегда были кочевниками. Даже такой фактор думских патриотов, как защита интересов "соотечественников", разный. В Таджикистане русскоязычных осталось чуть больше 60 тысяч, в Киргизии они составляют почти 15 процентов из пятимиллионного населения.

Отличает эти страны не только история и культура, но и ментальность населения и власти. За время независимости в Таджикистане все три президента были из партийно-хозяйственной номенклатуры, причем первые два - Каххор Махкамов и Рахмон Набиев - поработали первыми секретарями ЦК, а последний Эмомали Рахмонов - инструктором райкома и директором совхоза.

У бессменного президента Киргизии Аскара Акаева также было партийное прошлое в качестве члена ЦК Компартии Киргизской ССР, но был он известен прежде всего как ученый, в последние годы перед избранием президентом республики возглавляя национальную Академию наук. Таких примеров интеллектуальной власти в СНГ было мало: например, краткое правление физика Станислава Шушкевича в Белоруссии или филолога Левона Тер-Петросяна - в Армении. И два не самых удачных примера - востоковеда Абульфаза Эльчибея и литератора Звиада Гамсахурдиа, когда на волне либеральных идей к власти приходили люди, плохо разбирающиеся в экономике, но отстаивавшие национальные идеи.

Наконец, отличие состоит и в том, что в Таджикистане пять лет шла кровопролитная гражданская война, на которой, по разным оценкам, погибло от 120 до 150 тысяч человек. И до сих пор на заработках в России и других странах СНГ находятся около 1 миллиона человек. В Киргизии, после межнациональных столкновений на юге страны в городе Ош в июне 1990 года, все время с обретения независимости прошло относительно спокойно. И хотя количество трудовых мигрантов из Киргизии тоже за последние годы растет, причина тому не послевоенная разруха, а экономическая политика Аскара Акаева.

Киргизский феномен

Ученое происхождение Аскара Акаева выигрышно смотрелось на фоне номенклатурно- колхозных президентов центральноазиатских стран. И не только имидж президента, избранного в 1990 году, но и его реальные шаги подтолкнули политологов назвать Киргизию "островком демократии" в Центральной Азии. Первые годы своего правления ученый- президент сделал много для поддержания мнения о себе как об отважном либерале, сумевшем даже противостоять ГКЧП. Мало кто знает, например, что единственная на территории СССР государственная радиостанция, передававшая в эфир указы Бориса Ельцина в августе 91-го, находилась именно в Бишкеке. Там же в первые годы независимости создавались независимые газеты, телекомпании и радиостанции. Народ Киргизии первые пять лет искренне гордился своим улыбчивым президентом, пока к 1995 году не начала появляться серьезная оппозиция Аскару Акаеву.

Терпению изгнанных из власти чиновников и некоторому количеству местных либералов и журналистов, которым вдруг понравилось называть себя оппозиционной прессой, пришел конец. Но чтобы понять недовольство противников Акаева, напомню этапы большого пути киргизского руководителя. Президентом Киргизской ССР его избрал Верховный Совет 27 октября 1990 года, а 12 октября следующего года он победил на безальтернативных всеобщих выборах. 5 мая 1993 года была принята новая конституция страны, согласно которой следующие выборы президента должны были пройти в 1996 году. Но не дожидаясь установленного конституцией срока, Акаев обратился в парламент за разрешением провести внеочередные выборы в конце 95-го и победил.

Формирующаяся оппозиция начала борьбу за власть на выборах 2000 года. Однако неожиданно для них в июле 1998 года Конституционный суд Киргизии принял решение, согласно которому Аскар Акаев сможет участвовать в следующих выборах, на которых он опять победил.

Ошеломляющий успех Аскара Акаева заключается не только в научном и политическом даре, помогающем анализировать и просчитывать свои шаги, но и возможные атаки оппозиции. Скорее, успех киргизского лидера зависел от постоянных ошибок людей, которые после отставок с постов министров или губернаторов заявляли о себе как о политической оппозиции. Но почти всегда, когда речь заходит о политических изменениях в стране, оппозиционеры говорят прежде всего о президентском кресле. О той власти, которая, помноженная на ментальность центральноазиатских жителей, является высшим жизненным достижением и комфортным положением в обществе.

Вот почему парламентские выборы оппозицией никогда не воспринимались как важный этап политического роста. Потому в спорах политических оппонентов почти никогда в ход не идут такие аргументы, как политические программы или экономические преобразования. Так и существуют оппозиционные партии, претендующие на места в парламентах - киргизском Жогорку Кенеше или таджикском - Маджлиси намояндагоне.

Синдром Госдумы для Таджикистана

Еще задолго до парламентских выборов в Таджикистане был понятен расклад сил, претендующих на места в нижней палате. Власть в стране авторитарная, а это значит, что самой большой партией должна быть партия, возглавляемая президентом Эмомали Рахмоновым. Во-вторых, в Таджикистане много людей, тоскующих по Советскому Союзу, и поэтому часть населения традиционно почитает коммунистов. Наконец, из-за того, что большинство населения - мусульмане, и если для одних правоверность может ограничиваться утренним и вечерним намазом, то для других появилась необходимость говорить об исламе как о политической силе, а точнее - о Исламской партии возрождения (ИПВТ) Таджикистана.

Все другие политические идеи по-прежнему удел малочисленной интеллигенции, которая при всеобщей нищете еще находит силы собираться и обсуждать проблемы социал-демократии или свободного крестьянства. Фантазии таджикской политически озабоченной интеллигенции не знают границ: в 1992 году, в эпоху кратковременного "разгула" демократии, в стране было 16 политических партий. Сейчас - шесть зарегистрированных и еще какое-то количество, которых власть официально признавать не хочет.

Самая крупная партия в республике - президентская - Народно-демократическая, в начале 90-х годов прошлого века сформированная по образу и подобию КПСС одновременно в трех центрально-азиатских странах - в Узбекистане с тем же названием и в Туркмении - демократическая. И если в Ташкенте и Ашхабаде такие партии появились вместе с запретом на деятельность коммунистических партий, то в Таджикистане образовалась странная коллизия: есть Коммунистическая партия (КПТ), бессменно 14 лет возглавляемая Шоди Шабдоловым, и Народно-демократическая, чей лидер президент Эмомали Рахмонов избран главой страны в конце 1992 года.

Отличие между этими одинаковыми по сути партиями все же есть: в 1993 году Рахмонов экспроприировал имущество КПСС (правопреемником которой называет себя нынешняя Компартия Таджикистана) на территории республики, но создал привилегированные условия для своей структуры, сохранив и структуру парткомов, ячеек, райкомов и обкомов. Компартия в ответ в первые годы независимости отчаянно педалировала ностальгию по СССР, а ее лидер Шоди Шабдолов даже вошел в правление созданной Олегом Шениным СКП-КПСС.

КПТ по праву является третьей политической силой в Таджикистане, у нее была собственная фракция в парламенте всех постсоветских созывов. Особо с властью никогда не конфликтовала, но и коалиционной дружбой с другими партиями замечена не была.

Третий реальный претендент на места в парламенте - ИПВТ, единственная на постсоветском пространстве легально существующая исламская политическая организация, созданная, как утверждают ее лидеры, еще в начале 80-х годов прошлого века. Количество ее последователей точно не известно, но еще в 1991 году, когда партия уже несколько месяцев находилась на легальном положении, социологическое исследование показало всего от 6 до 7 процентов ее сторонников по всей республике.

Скорее всего, эта странная цифра при более чем 90-процентном мусульманском населении - результат информационной войны официальной советской пропаганды, пугавшей жителей Таджикистана ваххабизмом и исламским фундаментализмом. Но можно объяснить и тем, что, сохраняя бытовой ислам, население вряд ли понимало необходимость религиозной партии. Для ИПВТ годами настоящего возрождения стала гражданская война, когда к ней присоединялись уже не столько из-за возможности политической карьеры, сколько из-за желания получить вооруженную защиту от бесчинства власти.

Эта тройка партий - Народно-демократическая (новая номенклатура), Коммунистическая (пенсионеры и социально незащищенная сельская интеллигенция) и ИПВТ (разочарованная и антизападно настроенная интеллигенция, а также родственники и земляки лидеров) - и были прогнозируемыми проходными партиями в нижнюю палату таджикского парламента. Причем, в отличие от российского аналога ("Единая Россия", КПРФ и "Родина"), лидеры таджикских партий ни разу не пытались выставить серьезные кандидатуры на президентских выборах. У каждой из них есть своя пресса, а у коммунистов даже на трех языках - таджикском, русском и узбекском. Все имеют устойчивый электорат, позволяющий им спрогнозировать количество голосов и, соответственно, количество мест.

Так и случилось на выборах 27 февраля: из 63 мест 49 получила партия власти, 4 - коммунисты и 2 - "исламисты". Если и случилась подтасовка, то вряд ли она была значительной. Выборы, как и предполагалось, повторили победу Кремля в 2004 году, над которой трудились лучшие политтехнологи. В Таджикистане собственных политтехнологов нет, но административный аппарат работает по-советски слаженно.

О двух других партиях - Демократической и Социалистической - можно говорить в прошедшем времени, а о Социал-демократической - как о потенциальной политической силе будущего. Она может заявить о себе через три-четыре года, если ее лидер - юрист Рахматулло Зоиров найдет мужество сохранить ее, несмотря на давление и интриги со стороны власти.

Разговоры про свободу

Пожалуй, в Таджикистане и Киргизии есть еще один объединяющий фактор - стремление вести длительные разговоры, часто переходящие в ожесточенные споры, о демократии и свободе, прежде всего о свободе слова.

Таджикистан, правда, пережил всплеск либерализма и свободомыслия в 1991 и 1992 годах, когда республику захлестнула волна митингов, а начавшийся в марте 1992 года малочисленный пикет в защиту уволенного главы МВД перерос в 96-суточный митинг. Правда и то, что в то время в Таджикистане была самая свободная в Центральной Азии пресса, и только в Душанбе выходило около 30 независимых и оппозиционных газет.

В прессе и на площадях много говорили о свободе и возрождении попранной большевиками древней культуры и языка. Многие бывшие коммунисты стали не только рассуждать о демократии, но и создавать партии и общественные организации.

То же самое произошло и в Киргизии. Глашатай киргизского либерализма Топчубек Тургуналиев в 70-е годы был директором Государственной оперы в Бишкеке, а с наступлением эпохи перестройки и гласности стал одним из создателей и сопредседателем "Демократического движения Киргизстана". Вторая волна появления оппозиционных партий пришлась на пору первых отставок в правительстве, и к 2001 году в стране было 30 (!) официально зарегистрированных партий.

Но и тогда, и сейчас попытки солидаризироваться, объединиться в оппозиционную коалицию приводили лишь к кратковременному результату. Было время, когда такие объединительные съезды проводились в здании государственного цирка, что вызывало усмешки еще не определившихся в своем политическом выборе граждан.

Одновременно вырастала и новая киргизская пресса, поначалу называвшая себя независимой, но довольно быстро вкусившая сладость оппозиционности. Первые суды над ними расценивались как покушение на свободу слова, а любые попытки намекнуть на дефицит профессионализма расценивались как оппортунизм, содействие властям в подавлении "инакомыслия".

Таджикская пресса не успела пережить этот процесс: новая власть во главе с Эмомали Рахмоновым запретила в 1993 году все либеральные газеты, не успев даже устроить над ними хотя бы парочку показательных судебных процессов. Киргизская же пресса успела вписать в историю своего развития и уголовные дела, и многочисленные иски о защите чести и достоинства не только правительственных чиновников, но и самого президента Аскара Акаева.

Впрочем, от длительной борьбы киргизская пресса в профессиональном плане не выиграла ничего. И роль ее в политическом процессе по-прежнему невелика. Ситуация с прессой трагична еще и потому, что и в Таджикистане, и в Киргизии власть контролирует весь теле- и радиоэфир, а это более 90 процентов страны.

Синдром "цветных" революций

Как бы ни рассуждали крутолобые российские аналитики о том, будет ли в СНГ продолжение "цветных" революций или нет, в Центральной Азии в этих дискуссиях участвуют лишь новоявленные либералы. Иногда тревога слышна и в комментариях президентов, хотя, как недавно заявил глава Узбекистана Ислам Каримов, "наиболее важный фактор - это внутренний протестный потенциал, который накапливается постепенно, в течение многих лет". Он считает, что в Узбекистане причин для революций нет.

В отличие от Ислама Каримова другие президенты, тем не менее, осторожно намекают на западное влияние, но, как узбекский президент, трогать отделения Фонда Сороса или других гуманитарных организаций побаиваются.

Потенциал революционных настроений несомненно есть, и скорее всего, лидирует в этой гонке киргизская оппозиция. У нее есть все основания для этого: за последние годы, особенно после ареста лидера оппозиционной партии "Ар-Намыс", бывшего вице-президента страны Феликса Кулова, в Бишкеке и других регионах Киргизии прошли митинги и другие акции протеста. Некоторые выступления можно назвать массовыми, но скоротечными. Иными словами, киргизы способны подняться, собраться, помитинговать, но никаких других решительных действий, как правило, не следует.

У таджикской оппозиции, напротив, митинговый запал закончился в 1992 году, когда после длительного сидения на площади Шахидон началось вооруженное противостояние, вылившееся в гражданскую войну. Поэтому, даже если кто-то и говорит о возможных массовых выступлениях, всегда находится скептик, который намекает на последствия протестных акций. Вряд ли население в таком количестве, как в 92-м году, готово участвовать в массовых оппозиционных выступлениях: почти в каждой семье кто-то или погиб, или был подвергнут преследованиям, до сих пор сидит в тюрьме или находится в эмиграции. Война затронула все население Таджикистана, без исключения. Потому митинги здесь вряд ли возможны.

Впрочем, и дело-то не в митингах, а в их содержании. Не надо замалчивать, на мой взгляд, главные причины революций в Украине и Грузии - антикремлевские, или, точнее - антипутинские.

Ни в Киргизии, ни в Таджикистане антипутинских настроений быть не может. В Киргизии для этого нет причин вообще, даже сугубо националистических: лишь небольшая группа местных интеллектуалов периодически напоминает о себе призывами повсеместного внедрения киргизского языка, но не более того. Тем более, в стране значительный процент национальных меньшинств, среди которых больше всего представителей славянских народов - русских, украинцев и белорусов, которых Кремль традиционно называет "соотечественниками", даже если они с киргизскими паспортами.

Как и в Киргизии, в Таджикистане основным признаком лояльности к Кремлю является военная база. После гражданской войны в республике осталось совсем немного русскоязычных, и большая часть из них с двумя паспортами - таджикским и российским. К тому же, по неофициальным данным, почти миллион граждан Таджикистана находится на заработках в России, подавляющее большинство из них не имеют разрешений на работу, но другого выхода у обнищавших после войны таджиков пока нет.

И Акаева и Рахмонова Кремль поддерживает не только созданием военных баз, но в последнее время еще и обещаниями вложения инвестиций. А это значит, что выступление оппозиции против своих президентов может быть только в связи с тем, что Аскар Акаев и Эмомали Рахмонов им лично не нравятся, но они ничего не имеют против вмешательства Кремля во внутренние дела их стран.