Алишер Навои на миниатюре гератской школы, XVI век

Алишер Навои – великий узбекский поэт. Казалось бы, это бесспорный факт, особенно в Узбекистане, где в честь него названы города, улицы, школы и университеты. Его имя ставится в один ряд с Амиром Тимуром, Бабуром и Мирзо Улугбеком. Однако, как бы парадоксально это ни звучало, Алишер Навои стал узбекским поэтом только в СССР – фактически, уверены историки, только в 1930 годы его открыли, сделали узбеком и превратили в главного поэта Узбекистана. Более того — поэта «прогрессивного» и даже советского. Еще одна ирония истории заключается в том, что Навои, уроженец Герата (на территории нынешнего Афганистана) не только не считал себя узбеком, но и резко отрицательно относился к узбекским племенам. Но как и почему произошла узбекизация, советизация и до сих пор актуальная канонизация Алишера Навои? Подробно об этом рассказывает историк Борам Шин (Университет Ханянг, Корея).

Акт первый. Гератец становится узбеком

Низамаддин Алишер Герави, больше известный под псевдонимом Навои, родился в 1441 году в Герате (в исторической области Хорасан. В те времена город был главной столицей и культурным центром империи Тимуридов, которую после смерти ее основателя Тамерлана раздирали междоусобицы.

«Сокровищница мыслей» — страница поэтического свода Алишера Навои. Манускрипт из библиотеки Сулеймана Великолепного. Иллюстрация с сайта Wikipedia.org

Навои был другом детства, а позже – визирем правителя Герата Хусейна Байкары. В качестве могущественного царедворца он покровительствовал литературе и искусству и собрал вокруг себя кружок поэтов, историков, каллиграфов и художников. В памяти современников Навои остался и как смелый реформатор изящной словесности. Он оказал большое влияние на развитие чагатайского языка и тюркоязычных литератур в целом. Как пишет Борам Шин, поэт бросил вызов общепринятому представлению о том, что для поэзии пригоден только персидский, а чагатайский – это язык военных и крестьян.

Многие важнейшие литературные сюжеты персидской и арабской поэзии Навои переложил на язык, понятный не только во дворцах, но и для широких масс тюркоязычного населения Ферганской долины и восточного Туркестана, которые входили тогда в империю Тимуридов. Известный американский историк Эдвард Оллворт отмечает, что узбекские племена того времени говорили на отдельном диалекте, близком к кыпчакским языкам. Тимуридские литераторы, в том числе Навои, четко противопоставляли себя и свою культуру диким и опасным узбекам.

Но как же, в таком случае, Алишер Навои стал символом узбекской нации?

Не в последнюю очередь это произошло потому, что смысл этнонима «узбек» сильно изменился с тех пор. До конца XIX века так называли потомков кочевников, мигрировавших из Кипчакской степи в Мавераннахр (междуречье Сырдарьи и Амударьи) в XV-XVI веках и осевшие там при династии Шейбанидов. И только в XX веке, благодаря интеллектуалам-просветителям джадидам возникла идея единой нации тюрков Средней Азии, общей для всех независимо от их происхождения – кочевого или оседлого.

Как пишет известный историк Адиб Халид, для джадидов эпоха Тимура стала «точкой, где тюркско-монгольское наследие степи, наследие Аттилы и Чингисхана, встречалось с исламским наследием Центральной Азии… золотым веком великой культуры, которую новая нация может назвать своей». Таким образом, Алишер Навои представлялся прекрасным символом этой культуры для новой нации, которая после долгих споров, уже в советскую эпоху стала называться узбекской и даже получила свою республику. Уже в 1928 году один из видных джадидов Абдурауф Фитрат, составляя антологию «Образцы узбекской литературы», включил туда Навои, назвав его важнейшей фигурой узбекско-чагатайской литературы. Тем самым Фитрат, во-первых, ликвидировал значимое для самого Навои противостояние чагатайского и узбекского, во-вторых, оторвал поэта от персидской культурной традиции.

Впрочем, Навои пытались присвоить не только узбеки. В 1925 году пятисотлетний юбилей Навои праздновали в Ашхабаде. Поэта при этом называли ключевой фигурой в истории туркменской литературы. В том же году видный азербайджанский интеллектуал Али Назим восхвалял Навои за революцию, которую он совершил в литературе тюркских народов, начав писать на литературном тюрки.

Впрочем, в 20-е годы прошлого века советская власть еще не взялась всерьез за управление национальной культурой и литературой. Так что интеллектуалы вполне могли выбирать свое наследие, не оглядываясь на Москву и на то, что делают их соседи в других национальных республиках.

Акт второй. Прогрессивный советский поэт

Пока грамотность населения Узбекской ССР была невысока и держалась на уровне 3-4%, споры о литературе касались только узкого круга интеллигентов. Очень немногих волновало, достоин ли аристократ и визирь Навои считаться основоположником национальной литературы или надо выбросить феодальных поэтов на свалку, а новую социалистическую литературу строить на основе фольклора.

Но в 1930-е годы советская власть взялась за канонизацию Алишера Навои всерьез. Она организовывала праздники и разного рода культурные мероприятия. Цель их была очевидна – убедить узбеков, что Навои является их национальным поэтом. В 1937 году в Москве прошла первая декада узбекской культуры, а на сцене Большого театра поставили оперу «Фархад и Ширин». Год спустя компартия Узбекистана получила разрешение от ЦК ВКП(б) провести празднование пятисотлетнего юбилея со дня рождения Навои. Юбилей должен был прийтись как раз на 1941 год.

Афиша фильма «Алишер Навои» Ташкентской киностудии, 1947 год. Иллюстрация с сайта Wikipedia.org

В юбилейный комитет тогда вошли востоковеды (в том числе русские), писатели, ученые и функционеры, в том числе первый секретарь компартии Узбекистана Усман Юсупов. Правда, джадидов, «открывших» Навои и продвигавших его как национального поэта, в списке не было: к тому времени их уже репрессировали за «буржуазный национализм». Зато оставшиеся в живых уяснили, что всем официально признанным в СССР национальностям полагается своя культурная традиция, которую нужно охранять, улучшать, а при необходимости – даже изобретать. Заниматься же всем этим должны не вольные интеллектуалы, а отдельно назначенные специалисты в государственных учреждениях науки и культуры. Туркменам и азербайджанцам погрозили пальцем: именитый востоковед академик Бертельс назвал мероприятия 1925 года антинаучными попытками присвоения Навои со стороны националистической буржуазии. Во время юбилея особенным образом подчеркивалось, что Навои – именно узбекский поэт, а не просто тюркский.

Застолбив Навои за Узбекистаном (а Низами Гянджеви, чей юбилей тоже запланировали на 1941 год, – за Азербайджаном), власти поощряли всесоюзный размах празднеств. Жители всех республик СССР, в том числе и русские, должны были узнать и прочесть великих поэтов своих соседей. Так, в частности, реализовывалась важная для СССР идея дружбы народов.

Однако, несмотря на всесоюзный размах, члены юбилейного комитета постоянно жаловались на полное равнодушие к Навои европейских республик – Украинской и Белорусской ССР, нежелание переводить азиатских поэтов на свои языки. Да и центральная пресса подходила к делу небрежно. Так, «Литературная газета» опубликовала на одной полосе фрагмент из «Фархада и Ширин» Навои вместе со статьей Бертельса о Низами. В самом деле, какая разница?

Однако в Ташкенте, совсем недавно ставшем столицей УзССР, энтузиазма в те времена было более чем достаточно. Все научные и культурные учреждения республиканского уровня готовились к торжествам. Работали тематические выставки, писалась опера «Лейла и Маджнун» (речь идет об опере Тухтасына Садыкова и Рейнгольда Глиэра по поэме Алишера Навои; есть и другая, всемирно известная опера «Лейли и Меджнун», написанная азербайджанским композитором Узеиром Гаджибековым по мотивам одноименной трагедии поэта XVI века Физули; у Низами тоже есть поэма «Лейли и Меджнун». - Прим. «Ферганы»), был объявлен конкурс на лучший портрет Навои. Планировалось открытие памятника поэту, музея, библиотеки, театра оперы и балета – все его имени, и это должно было представить Ташкент как образцовый советский город, «национальный по форме и социалистический по содержанию». Именно в честь Навои был назван проспект, соединяющий старый («туземный») и новый («европейский») город. Проспект этот символизировал новое социалистическое единство Ташкента, преодолевшего раскол между «национальной» и «современной» культурой.

Улица Навои в Ташкенте, 1950-е годы. Фото с сайта Mytashkent.uz

Советская канонизация превратила Алишера Навои из друга султана, визиря и суфийского мыслителя в защитника простого народа и пророка будущей узбекской социалистической нации. Сталинские деятели культуры предали забвению не только религиозность поэта (это сделали еще в двадцатые годы), но и его классовую принадлежность. Всячески подчеркивалась близость Навои к простому народу. «Он заботился о благосостоянии народа, душа поэта болела за его народ и его родину», писал в 1940 году поэт Хамид Алимджан. Утверждалось, что сюжеты для своих великих поэм Навои якобы брал напрямую из любимых сказаний узбекского народа. О том же, что «Фархад и Ширин» – переделка поэмы Низами, взятая, в свою очередь, из персидского эпоса «Шах-наме», предпочитали не упоминать.

Ставилась задача вернуть поэта, ранее присвоенного феодальной знатью и буржуазными националистами, его законным наследникам – трудовому узбекскому народу. Все должны были правильно читать Навои – как узбекского и советского народного поэта. Для этого комитет запланировал издать большими тиражами «Хамсу» («Пятерицу», главных поэм) и лирики Навои на узбекском. А на общесоветском уровне узбекистанский комитет обязался передать всем (!) республикам Союза подстрочные переводы поэм Навои на их национальных языках.

Акт третий. Символ независимого Узбекистана

Война внесла свои коррективы, и юбилей Навои, запланированный на июль 1941 года, был отложен. Прошел он только в 1948-м – но уже со всей пышностью и основательностью позднего сталинизма. Статус Алишера Навои как национального поэта Узбекистана стал бесспорным.

«Советская наука доказала, что узбекский народ обладал и обладает оригинальной культурой… что Алишер Навои не имитатор или переводчик, а независимый поэт, обогативший не только восточную, но и всемирную литературу», – такое заявление на пленуме узбекских советских писателей сделал писатель и академик АН Узбекской ССР Айбек.

Литературный музей имени Алишера Навои. Фото с сайта Ozodlik.org

Однако в воздухе по-прежнему висел вопрос – как литератор, который родился, вырос и большую часть жизни провел в Герате, связан с узбекским народом?

И здесь, как пишет Борам Шин, юбилей Навои смыкается с другим важнейшим событием сороковых годов: дискуссией о происхождении узбеков. На заседании Академии наук УзССР в 1947 году ученые пришли к «компромиссу»: Алишер Навои не является основателем узбекской литературы, так как история узбекского народа началась еще в древние времена. Критике подвергли ученых, полагавших, что узбеки происходят от кочевых племен, пришедших в Мавераннахр в XV веке и завоевавших его. Правильный взгляд на узбеков заимствовали из книги русского востоковеда Александра Якубовского об этногенезе узбеков. Якубовский утверждал, что история названия народа может не совпадать с историей самого народа. По его мнению, современные узбеки – потомки тех, кто жил в Центральной Азии еще в начале нашей эры, и постепенно ассимилировал, растворял в себе новые группы кочевников и завоевателей. Описывая узбекскую культуру как «городскую тюркскую», Якубовский автоматически включил в ее ареал не только Бухару, Ташкент и Самарканд, но и афганские Балх и Герат – и тем самым обосновал причисление Навои к узбекам.

Итак, всего за 20 лет (с 1928 по 1948) гератец XV века стал сначала узбеком, а потом народным, практически советским поэтом. Но было бы неверным воспринять исследование Борам Шин как доказательство того, что в культуре и искусстве можно лепить что угодно из кого угодно, исходя из политического заказа. Советская политика, несмотря на все ее зигзаги, смогла сдвинуть мощные глыбы и выстроить поразительно крепкие структуры. Придуманная при СССР концепция величия Тимура и Навои, их исключительно узбекской принадлежности успешно пережила советскую власть и органически перешла в новый, не менее прочный, миф о величии узбекского народа – уже в эпоху независимости.

Артем Космарский, научный сотрудник Института востоковедения РАН - специально для «Ферганы»

Международное информационное агентство «Фергана»