Фото Д.А. Михайлова

Несколько слов о друге

Впервые я пришел в этот знаменитый «подвал» - фотолабораторию, - будучи аспирантом Института искусствознания им. Хамзы, в середине 70-х. Время было совсем другое, потом стало потихоньку все меняться, а теперь уже все переменилось до неузнаваемости. Менялось, к сожалению, не в лучшую сторону, и в смысле состава посетителей, и человеческих отношений. Все сильно поредело, помельчало, пользуясь выражением Булата Окуджавы (которого Дима так любил слушать), - «фауна не та». Лишь Дмитрий Александрович оставался неизменным и не менял своих принципов. Всех терпеливо, с искренним интересом, выслушивал. Без лишних слов он помогал тем, кто нуждался в какой-либо помощи. Не знаю, как он выкручивался. Удивительно, но чаще всего он сам и предлагал людям какую-нибудь помощь, и, в особенности, когда дело касалось фотографии. Конечно, как водится, были и те, кто нещадно эксплуатировал его доброту, но, что примечательно, он, кажется, и им всегда прощал их досаждения, не роптал. Он любил неожиданно, сюрпризом, дарить людям их фотографии, которые делал великолепно, с прекрасным вкусом. Не любил постановочной работы, а был настоящим «фотоохотником». Знаю точно, как обожали его женщины, он ведь и родился 8 марта. Высокий, элегантный, хорошо танцевал забытые танго и вальсы, он никогда, ни при каких обстоятельствах не позволял себе грубости в отношении женщин. И не позволял этого делать другим в своем присутствии. Я не помню, чтобы он вообще матерился, лишь в самые последние годы, когда дебилизм нашей жизни стал совсем невыносим, можно было услышать, как он в сердцах пользовался «крепким словцом». Умел дорожить многими подлинными вещами, и самой для него, может быть, главной ценностью – человеческим общением, дружбой. Он был романтиком и альтруистом по природе, с удивительным сочетанием благородной наивности. Всегда поражался его одной черте, - как он искренне, с какой-то особой ноткой незащищенной человечности, сокрушался невежеству и злобности, с которыми сталкивался по работе и в быту. Но никогда не зацикливался на этом и одергивал других, не позволял себе опускаться до злословия, озлобления и грубости.

«Перед скульптурой Халчаяна» (Г.А.Пугаченкова). Музей Института искусствознания им. Хамзы, Ташкент, 1965 г.

О нем можно было бы говорить очень много доброго и только хорошее. И все это будет сущая правда. В последние годы стала неотступно преследовать мысль, что все это рухнет, как только не станет Димы. Рухнет тот маленький островок человечности и свободомыслия, который был сотворен Димой и долгие годы охранялся и сохранялся им в атмосфере разнузданной лжи и демагогии официальной научной и околонаучной среды. Хотя мы виделись с ним часто и были друзьями много лет, и он как бы примелькался, я хорошо понимал, что это за удивительный и уникальный человек. И думаю, что это понимали все, кто был близок к нему и дружески общался с ним. Мы знали ему цену, знали, что нет ему цены на этой земле. Думаю, он был счастлив в этом окружении друзей, и душа у него от этого всегда молодела. Глядя на многих наших рано постаревших душой и озабоченных не бог весть чем молодых людей, невольно думаешь, откуда он, человек, давно перешагнувший 60-летний рубеж, чистый бессребреник, черпал своё юношеское мироощущение, где источник его душевной щедрости? Может, в его детстве, в тех далеких голодных военных годах, в далеком теперь городе Ленинабаде (ныне Ходжанде). Там, где он босиком носился по пыльным улицам махаллей, где он прирос к культуре Востока, прекрасно освоил таджикский язык. Он часто потом любил вспоминать те годы и тот город, рассказывая завораживающие подробности языкам настоящего поэта и писателя-историка. Уже будучи смертельно больным, и зная о моей предстоящей поездке в Ходжанд, он так и просил меня - передай привет моему городу детства.

Э.В.Ртвеладзе. Раскопки на Кампыр-тепе. 1980-е гг.

Абсолютно уверен, что он мог бы достичь всего, чего бы себе пожелал на этом свете, сделать карьеру в любой области, стать блестящим искусствоведом, историком, физиком, музыкантом, и кем еще угодно. Настолько был ясен склад его мышления и чисты помыслы. И в своем деле фотографа он был профессионалом высочайшего класса, но ведь и здесь не делал карьеры. Не рвался вперед, никого не топтал, не расталкивал локтями. Он просто хотел остаться человеком и оставался им всю свою жизнь.

Не говорю об искусстве фотографии, где отснятый им предметный мир культуры и созданная галерея лиц людей искусства – это подлинная визуальная история художественной культуры Узбекистана на протяжении нескольких десятилетий. При том, что у него были и другие любимые темы – спорт, этнография, природа... И все это еще должно быть собрано, упорядочено и доведено до всеобщего обозрения. Он оставил после себя так много хорошего и доброго, что этого хватит на долгие-долгие годы многим и многим людям. Для меня лично это пример одной жизни, совершенно не загадочной, не таинственной и не сокрытой, а такой лучисто ясной и открытой, которую можно было так запросто наблюдать, соприкасаться с ней, но которой так трудно, а большинству и невозможно, следовать.

Александр Джумаев

***

Г.А.Пугаченкова, Л.И. Альбаум. 1982 г.

Спускаться в «Подвал», зарезервированный для «Великих», - было не страшно: доброжелательный прием, неподдельный интерес к каждому («Ну рассказывай, что нового?»), обязательная чашка чая с отменным медом («Чай будешь пить?») или, в обеденный час, незамысловатая, но вкусная еда, разогретая в барабане аппарата для глянцевания фотографий («Садись, перекуси» - и это в эпоху тотально продовольственного кризиса пост-советского времени!), неафишируемое, но явное желание помочь («Нужно сделать – сделаем!» - и делал, бесплатно, фотографии и слайды; искал ключи, чтобы показать музей Института исследователям из дальнего и ближнего зарубежья; находил «неуловимых» Ртвеладзе и Джумаева; предоставлял для просмотра свой гигантский фотоархив). Но не только поэтому народ тянулся в «Подвал». Пожалуй главным качеством Дмитрия Александровича был дар быть притягивающим центром: народ шел сюда «общаться», делиться новостями и проектами, похвастать книжными новинками, оставить научные статьи, что собирались в издательские папки в «Подвале». Атмосфера шестидесятничества, фронды, не терпящей официоза и лжи, критическое отношение к происходящему, трезвый взгляд в обсуждении последних политических и научных новостей, оптимистическое отношение к жизни... К сожалению, с Его уходом это уже не восстановимо. Но остался его фотоархив, в котором – история Института искусствознания, история археологии в Узбекистане, история его городов и зданий, и – особенно - людей, чьи портреты Д.А.Михайлов снимал в течение всей своей жизни. Жаль только, что эти оставшиеся свидетельства – немые, а живая память Института искусствознания уже, увы, не с нами.

Светлана Горшенина

***

За расшифровкой золотого клада Дальверзин-тепа. М.Е.Массон и Э.В.Ртвеладзе. 1973 г.

Для широкого круга работы этого человека почти всегда оставались анонимными, хотя видели их очень многие. Огромное количество иллюстраций журналов и альбомов, выходивших в Узбекистане в последние десятилетия, были сделаны именно им, однако у кого доставало желания найти фамилию автора фотографий в примечаниях этих изданий? То же относится к фотосъемкам археологических экспедиций и памятников материальной и художественной культуры Средней Азии: личность автора фотографий либо терялась в потоке общего текста, либо вообще не упоминалась.

Однако внутри небольшого общества фотографов, историков и искусствоведов, которое сформировалось в Институте искусствознания имени Хамзы, Дмитрий Александрович был не только хорошо известной, но и, безусловно, ключевой фигурой, без которой это общество невообразимо. Наверно, оно являлось составной частью ташкентского андерграунда, и с уходом Дмитрия Александровича либо прекратит свое существование, либо станет существенно иным.

Л.И.Ремпель. Конец 1980-х гг.

С этим удивительным человеком я познакомился в 1989 году, когда стал аспирантом Института искусствознания. Фотолаборатория, в которой он работал, находилась в подвале этого учреждения, и, как нетрудно было заметить, подвал этот стал прибежищем для многих из тех, кому неуютно было находиться в чопорно-официальном искусствоведческом кругу. К тому же это было кратким временем, которое можно было бы назвать подобием «оттепели». Идеологии стремительно менялись, однако у многих в этот краткий период перестроечной вольницы появилась возможность высказываться и писать нечто «от первого лица».

Роль Дмитрия Александровича в жизни этого круга была необычайно своеобразной – он был и хозяином научных застолий, и чайханщиком, неизменно предлагавшим чай любому пришедшему, и юродивым, которому дозволялось сказать то, на что не решались другие, и визирем, «разруливавшим» трудную ситуацию, в которой оказывались собеседники. Как и повсюду, андерграунд накладывал свой отпечаток на поведение людей, которые оказались в сфере его воздействия. Даже высокопоставленные начальники, спустившись в подвал Дмитрия Александровича, вдруг теряли свою помпу и не прочь были порассуждать о «тупизме», царящем наверху.

Кушанская скульптура I-IIIвв. из коллекции Института искусствознания, которую неоднократно доводилось фотографировать Д.А.Михайлову

В силу этой его особой роли в жизни института искусствознания, Дмитрий Александрович многим казался едва ли не единственным человеком, который действительно читал то, что писалось его сотрудниками. Нередко он просил специалистов института знакомить его с новыми написанными ими материалами. Читательский опыт Михайлова был предопределен его длительным знакомством и общением с замечательными учеными, основателями истории среднеазиатского искусства. Его критическая оценка на самом деле многого стоила.

Не говорю уж о том, как часто приходилось просить Дмитрия Александровича сделать тот или иной снимок. Ни разу не отказал и ни разу не принял денег за работу... Бескорыстие было для вас совершенно естественным и будничным, но его невозможно будет забыть, Дмитрий Александрович. Adieu!

Борис Чухович

***

В архивах фотографа остались тысячи фотографий. Это произведения разного жанра, среди них есть множество превосходных снимков. В данной публикации мы представляем несколько фотографий, которые дают представление не столько об авторском почерке Дмитрия Александровича Михайлова, сколько о круге людей, который был запечатлен фотографом.

Дмитрий Александрович Михайлов