Последние события в Узбекистане не были неожиданными. Любой эксперт, не понаслышке знающий, что происходит в регионе, легко мог бы их спрогнозировать. Безработица, бедность, неясность дальнейших перспектив, чиновничье и милицейское всевластие, отсутствие оппозиции, нежелание публично и честно обсуждать имеющиеся проблемы - вот истинные причины произошедшего, что бы ни говорили российские чиновники и политики вкупе с аналитиками-чего-изволите и как бы они не пугали всех нас "призраком исламизма" или "рукой Америки". Впрочем, "мог бы спрогнозировать" - неточное выражение. Независимые эксперты давно об этом предупреждали. Но кто теперь из власти предержащей слушает независимых исследователей!?

Думая над тем, что сейчас важно сказать, я достал из своих компьютерных запасников полугодичной давности заметку. Тогда её не получилось опубликовать. Но, как мне кажется, и в данный момент, именно в данный, когда наступает период осмысления всего увиденного и услышанного, написанное в этой заметке станет моим комментарием к трагическим событиям в Узбекистане.

* * *

Совершенно случайно получилось, что я, москвич и российский гражданин, наблюдал за важными вехами центральноазиатской политики России из столиц самой Центральной Азии. Осенью 2003 г. в Ташкенте по телевизору я смотрел, как Путин прибыл на открытие военной базы в Кыргызстане. Через год, осенью 2004 г., в Душанбе мне пришлось наблюдать репортажи о том, как Путин открывает военную базу в Таджикистане. Будучи почти в эпицентре событий, я как-то особенно остро ощущал происходившее, которое вызывало во мне противоречивые чувства. Возникали вопросы, по поводу которых я не слышал от официальных лиц никакого внятного объяснения.

Итак, Россия - часть центральноазиатского региона. Теперь, после присоединения к договору Центральноазиатского сотрудничества (ЦАС), данный факт стал юридической реальностью. Что это означает для России и, а здесь важно подчеркнуть взаимность процесса сближения, что это означает для Центральной Азии? Из речей высоких чиновников и обслуживающих власть экспертов ясно пока только одно: Россия остаётся (или возвращается?) в регион для того, чтобы бороться с "международным терроризмом" и наркоторговлей. Эту интерпретацию, может быть, и стоило принять достаточной, если бы факты её подтверждали. В самом деле, как могут бороться с наркоторговлей военнослужащие двух военных баз в то время, как последние российские пограничники на таджико-афганской границе, там, где проходит наркотрафик, покидают свои заставы и заменяются местными погранвойсками? Как военная авиация и войсковые части (подразделения), ограниченные в своём статусе, будут бороться с "террористами" и "экстремистами", деятельность которых в Центральной Азии строго законспирирована? Может ли довольно ограниченное военное присутствие в регионе действительно эффективно противодействовать названным угрозам?

Конечно, дело вовсе не в терроризме и наркотиках. Нынешняя российская власть, по-видимому, после нескольких лет колебаний, всё-таки решила не уходить из Центральной Азии, а попытаться закрепиться в ней всерьёз и надолго, сохранить регион в сфере российских геостратегических интересов. Что ж, наверное, у власти есть для этого определённые резоны. Но я меньше всего хотел бы сейчас обсуждать эту тему. Меня волнует другое: если Россия остаётся в Центральной Азии (или возвращается туда?), то с каким посланием она обращается к народам, населению существующих здесь государств? Я ещё вполне понимаю довольно ясное послание, которое российская власть посылает правящей ныне в регионе элите, намекая, что будет беречь стабильность их режимов, бороться с их противниками, защищать от критики на международном уровне и т.д. Но достаточно ли только закулисного общения с центральноазиатскими лидерами и порой чрезмерной демонстрации личных отношений, чтобы гарантировать России надёжное стратегическое влияние в Центральной Азии? Какова идеология, если хотите, конечная цель присутствия России в Центральной Азии?

В XIX в. Российская империя завоевала Центральную Азию, обещая местному населению мир, порядок, приобщение к "цивилизации". В XX вв. Советская власть обещала привести центральноазиатские народы к коммунизму. Что готова предложить Россия теперь? Демократию, как это сделали США, войдя в Ирак? Вроде бы о демократии никто из российских лидеров не упоминает. Свою бы построить. Тогда что ещё может привлечь к России народы бывшей окраины? Без осознания такой цели и понимания центральноазиатским обществом российской идеологии мы обречены на каком-нибудь очередном вираже истории вновь быть изгнанными отсюда под улюлюканье наших недоброжелателей.

Власть - и не только власть, но и всё российское общество, если оно поддерживает политику власти в Центральной Азии - должна обратиться ко всем слоям, всем группам местного общества с непротиворечивой концепцией наших будущих взаимоотношений. У меня, например, возникает такой вопрос: может ли Россия апеллировать к дружбе и к общим интересам между нашими народами, одновременно подвергая унижению и оскорблению, пусть даже на бытовом уровне или на уровне какого-нибудь мелкого чиновника, человеческое достоинство, культуру и религию тех сотен тысяч или даже миллионов (!) таджиков и узбеков, которые ежегодно приезжают в российские города и веси на заработки? Можно ли вообще оторвать проблему миграции, со всеми фобиями и страхами, которые возникают на этой почве, от проблемы укрепления российского авторитета в Центральной Азии?

Какое послание Россия адресует центральноазиатской элите? Я в данном случае имею в виду не власть и правящие в той или иной стране группировки, а элиту в целом - политиков, учёных, культурных и общественных деятелей. Неужели российская власть полагает, что военные базы, без каких-либо доверительных, открытых отношений с местной интеллигенцией, её новым поколением, сами по себе являются гарантией долгосрочного присутствия в Центральной Азии? Разве не должны инструменты военного сотрудничества дополняться программой самого тесного и широкого сотрудничества в сфере экономики, политики, образования, культуры, науки, кинематографии и т.д.? И что сделано, что делается, главное - что собираются делать в этом направлении российские власти? Вам ясно? Мне - нет.

Посмотрите, как работают в центральноазиатских государствах западные и международные, правительственные и неправительственные фонды институты, организации. Они собирают огромную информацию о состоянии дел в регионе. Они внимательно отслеживают все положительные и отрицательные тенденции, которые только намечаются здесь. Они создают сети взаимосвязей, воспитывают кадры, обучают языку, внедряют свои культурные стандарты жизни. И сравните это с тем, что делает Россия. Можно сказать, ничего не делает. В Бишкеке и Душанбе когда-то были созданы Славянские университеты, которые на российские деньги должны были на месте готовить пророссийские кадры. Выполняют они свою функцию? Где объективная, открытая оценка эффективности вложения ресурсов с точки зрения российских интересов?

Как российская власть смотрит на оппозицию в регионе? Россия собирается делать ставку только на одну политическую силу или персону? А если этот клан, эта персона потеряют доверие общества, не будут справляться со своими обязанностями, погрязнут в коррупции, совершат непростительные преступления? Неужели серьёзное, долгосрочное влияние можно обеспечить только некритической поддержкой существующих режимов? Какую политику собирается Россия проводить по отношению к исламу и исламской оппозиции? Политику конфликта и недоверия? Или она должна искать пути диалога с центральноазиатской исламской оппозицией?

Наконец, с каким посланием Россия обращается к русскоязычному населению Центральной Азии, включая не только русских, но и украинцев, татар, немцев, корейцев, русскоязычных таджиков, узбеков и кыргызов? Не секрет, что русскоязычная прослойка центральноазиатского общества стремительно сокращается. Эти люди не видят на своей нынешней родине каких-либо перспектив и постепенно уезжают в Россию или куда-нибудь ещё. Россия хочет, чтобы этот процесс прекратился? Но что Россия делает для этого? И что способна делать? Хватит ли у неё влияния и средств, чтобы заинтересовать русских и русскоязычных граждан центральноазиатских государств остаться на своей нынешней родине?

Интересно было бы узнать, какова программа отношений России и Центральной Азии на будущее, если она есть, то кто её составлял и какие при этом аргументы обсуждались. Или это было совещание из двух человек, один из которых отдал приказ, а другой взял под козырёк? Я понимаю, что читатель ждёт ответов на поставленные вопросы. Но иногда важно вопросы сформулировать и донести до общества или до власти, пусть даже эти вопросы будут носить риторический характер.

* * *

Сергей Николаевич Абашин - старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии Российской академии наук