Теплые и яркие цвета революций, похоже, иссякли. За грузинским розовым и оранжевым украинским вопреки ожиданиям не последовали ни какой-нибудь вишневый, ни слепяще-желтый, ни даже пурпурный. Все последующие цветовые эксперименты носили характер откровенного плагиата, оранжевыми стали оппозиционеры в Молдавии, вынудив других оппозиционеров на поиски в области желтого, но революции все равно, как известно, не случилось.

Впрочем, розовый в Тбилиси проходил по разряду флористики, а не колористики, и последующие вариации в рамках заданной однажды темы тоже не слишком убедительны, как показывает пример Киргизии, избравшей тюльпаны. Потом заговорили о хлопке в Узбекистане. О картошке в Белоруссии. О коньяке в Армении. С явными трудностями встречаются попытки таких фантазий в России. Рябина? Квас?

И глобальный революционный вопрос оборачивается не просто эстетическим выбором. Оказывается, там, где сразу не удается определиться с цветом, не получается и самой революции. А если получается, то что-то совсем другое.

Цвет диктует закулиса

Строго говоря, этот самый выбор и у родоначальников оранжевого дела тоже был отчасти плагиатом. Цветок, вставленный в дуло, - это атрибут американских хиппи ("дети-цветы"), была еще и "гвоздичная" революция в Португалии, оранжевая Украина - это развитие жанра "Оранжевой альтернативы" в соседней Польше. Так что важен не сам цвет или способ его подбора. Не оранжевые шарфы сделали революцию в Киеве революцией, а всеобщее желание эти шарфы раздобыть, откопать что-нибудь оранжевое в бабушкиных сундуках. Организаторы победы Януковича накануне поражения, неминуемость которого им давно была очевидна, вяло сетовали: надо было и нам какой-то цвет придумать, и не этот дурацкий бело-голубой, а поярче - тот же красный, в конце концов. И быстро соглашались: все равно бы не помогло. А если бы могло помочь, то сгодился бы даже бело-голубой...

...Главной целью мировой закулисы, как теперь достоверно известно, после революционного триумфа в Грузии, а потом и в Украине, является экспорт революции во все страны СНГ или, как принято полагать, зоны наших стратегических интересов. С этой целью, как сигнализируют наши компетентные органы, проводятся секретные конференции, закрытые семинары и тренинги для новых революционеров, в которых, по оперативным данным, участвуют представители всех стран СНГ, включая Россию. Чему учат на этих семинарах? Как явствует из сообщений посвященных, учат, как создавать молодежные организации по типу югославского "Отпора", грузинской "Кмары" и украинской "Поры", как правильно обеспечивать жизнедеятельность палаточных городков, как привлекать на свою сторону бизнес, как ковать победу в информационной войне в условиях тотальной цензуры. Судя по имеющимся результатам, уроки усваиваются. Везде, где имела место хоть какая революция, все это было: и восторженные тинейджеры, и помощь олигархов местного значения, и прорывы на телевидение. Вместе с неизменной теплотой и яркостью выбранных цветов это составило стандартный синдром революционных совпадений, что должно свидетельствовать о налаженной технологии с той же убедительностью, с которой ранний рассвет доказывает наступление лета.

Более тонкие ценители революционного искусства отмечают, впрочем, детали и посущественнее. Например, для революции нынешнего типа необходимы выборы. После киевского Майдана вдумчивый наблюдатель немедленно обратился к календарю соседских выборов, обнаружил среди первоочередников Молдавию и Киргизию и принялся ждать. В Молдавии по большому счету ждать было нечего, и, если бы не вдруг изменившиеся симпатии Москвы, никто, скорее всего, ничего бы и не ждал. Словом, когда из молдавского ничего это самое ничего и вышло, все, кто с разочарованием, кто с облегчением, перевели дух. А в Киргизии грянуло. Хоть и с некоторым запозданием, но не с таким, чтобы это как-то противоречило уже устоявшейся теории. И все снова обратились к политическим календарям, которые уже сулили потенциальное лидерство Азербайджану (парламентские выборы осенью этого года), Белоруссии и Казахстану (президентские выборы в следующем году).

И тут - Андижан. Безо всяких выборов, без "Отпора", "Кмары", без флагов ярко-хлопкового цвета.

Узбекская модель в ненатуральную величину

Между тем Узбекистан никак не ожидался, потому что противоречил теории еще по одному существенному пункту: революция возможна только там, где власть по каким-то причинам не смогла (как в Грузии или в Украине) или не захотела (потому что заранее знала, что не сможет, как в Киргизии) достроить вертикаль власти. В связи с этим список следующих стран-кандидатов можно было смело прореживать. И среди первых в соответствии с этим принципом явно следовало вычеркивать Узбекистан.

Между тем в Андижане, пусть и без непременных революционных аксессуаров, все внешне выглядело мини-моделью стандартного Майдана. За исключением каких-нибудь выборов как повода для выступления и, естественно, бархатного торжества, вместо которого действо обернулось площадью Тяньаньмэнь. Однако на наших широтах хромают даже такие аналогии, и если китайское руководство особенно не изощрялось в объяснении своей свирепости, Исламу Каримову пришлось искать аргументы, которые бы максимально соответствовали злобе дня. Всеми, кто теряет покой и сон при виде большого количества людей под флагами какого-нибудь альтернативного цвета, эти объяснения были горячо приняты, разделены и поддержаны. В том числе и потому, что эти объяснения в немалой степени соответствовали сложившейся революционной теории. И это соответствие было столь разительным, что должно было стать наглядным уроком всем, кого так воодушевляет революционная романтика.

Флаг? Был. Зеленый. То есть исламский. Нравится? Революционная молодежь? Конечно. Погромщики и уголовники, очень даже организованные, не хуже, чем в Киеве или Белграде. Эффективная пропаганда? Так без нее не вышли бы на площадь столько обманутых, среди которых, впрочем, большинство составляли провокаторы и наркоманы. И если бы эта, с позволения сказать, революция победила, то какой бы она была? Оранжевой? Никогда. Она была бы исламской. Как в Иране. Только сегодня, когда радикалы-исламисты составляют боевой авангард всемирного терроризма...

События в Андижане были исламскими в той же мере, что революция в Грузии - православной: у тех, кто с розами наперевес свергал режим Шеварднадзе, на груди были крестики. Можно, конечно, напоминать, что это ислам, что это Ферганская долина, где с исламом не смогла справиться даже всесокрушающая сила социалистической культуры. Можно даже обратиться к конкретным андижанским подробностям, в соответствии с которыми многие из тех, кто решился на мятеж, некогда посещали религиозный кружок Акрома Юлдашева, проповедника, который к исламскому радикализму имел отношение не большее, чем наезд андижанских властей на неподконтрольный им бизнес - к цивилизованной экономике. С этой совершенно банальной для нашего понимания властно-коммерческой коллизии все и началось. То есть началось все значительно раньше, когда Ислам Каримов, едва придя к власти, дал понять, что никакой оппозиции в Узбекистане не будет. Юлдашев, этого вовремя не понявший и продолжавший считать, что ненасильственное сопротивление власти под знаком ислама может вполне вписаться в новую узбекскую демократию, был осужден не только за создание религиозно-экстремистской группы "Акромия", но и за причастность к взрывам в Ташкенте.

Андижанские события начались, как известно, после того, как по городу прошел слух: 23 заключенным андижанской тюрьмы, проходящим по делу "Акромии", зачитали приговор. Все 23 - удачливые бизнесмены, истинную цену радикализма "Акромии", повторимся, знает весь Андижан, да и, пожалуй, весь Узбекистан.

В дальнейших темных пятнах этой истории еще не скоро кто-нибудь разберется, и никаких оснований полагать, что тюрьму и военный городок штурмовали благороднейшие революционные романтики в белоснежных одеждах, конечно, нет. Но в данном случае дело даже не в них. Дело в том, что на андижанской площади случилось нечто в узбекских условиях немыслимое: тысячи людей сочли эту площадь подобием киевского Майдана.

Флагов не было. Даже зеленых. Никому не пришло в голову заготовить флаги.

Запрос на альтернативу

Многоцветья флагов, кстати, особенно не запомнилось и в Киргизии. Хотя внешне все вроде проходило в соответствии со стандартизированной технологией: выборы -жульничество – площадь - свержение. За одним весьма существенным исключением, которое в теории почему-то не прописано.

Грузино-украинские уроки (а других опытов относительного успеха пока нет) показывают, что настоящая революция должна быть широко анонсирована задолго до ее первых раскатов. Грузия была первой, поэтому о конкретном содержании того, что случится после выборов, точно не знал, похоже, и сам Саакашвили. Но то, что просто так все не закончится, вся Грузия знала уже тогда, когда была объявлена дата парламентских выборов. Черновик украинской революции был набросан и вовсе за два года до Майдана. За тем, как Кучма собирается выходить из кажущегося безвыходным положения, страна принялась с любопытством наблюдать с того момента, как были объявлены итоги парламентских выборов 2002 года, выигранных Виктором Ющенко. Украина была второй, но, как в ряде историй физических открытий, она пришла к своей революции своим путем, так что об экспорте революции здесь говорить не приходится.

То, что принято теперь называть киргизской революцией, едва ли стало бы возможно без грузинской и украинской предысторий. Само ожидание выборов проходило в очевидно подражательском духе, путем механического перенесения на киргизскую кухню опробованных в совсем других местах рецептах, и не случись киевского триумфа оппозиции, оппозиция киргизская едва ли могла рассчитывать хоть на какое-то внимание к себе со стороны заинтересованных масс.

Однако блюдо, сваренное по одному и тому же рецепту, но из совершенно других ингредиентов, использованных только потому, что имелись под рукой, - это совсем другое блюдо...

...Для успеха революции, в самом деле, желательно наличие авторитарного и коррумпированного, но вертикально недостроенного режима. Который, не будучи в состоянии железной рукой согнуть легальную оппозицию, создает тем самым условия для ее существования со всеми вытекающими перспективами. И нужны выборы. Именно выборы, потому что никакой другой раздражитель не подходит. Ни дефолт, ни погружение в непроницаемую тьму энергокризиса, ни самый глобальный спор хозяйствующих субъектов. Ни один из подобных вариантов не в состоянии по-настоящему поколебать власть того типа, что воцарилась на просторах бывшей одной шестой части суши. Любая из таких разновидностей властной нервотрепки на самом деле эту власть мобилизует, сплачивает и путем самоочищения, то есть назначения кого-либо из ее состава виновными, легко убеждает потенциальных уличных трибунов в бессмысленности разного рода массовых мероприятий.

Единственный же шанс революционера состоит, наоборот, в глубоком и по возможности необратимом расколе власти. А такой раскол у нас может случиться только в связи с выборами.

Главное противоречие любой вертикали власти в том и состоит, что в ней, как в любой власти, процессы внутреннего брожения неизбежны. Более того, в рамках жесткого каркаса внутренняя интрига является единственным способом политического самовыражения, в связи с чем группы и кланы образуются с особой увлеченностью. Вся эта подковерность, понятно, сводится не к банальной борьбе идей, а исключительно из соображений аппаратной близости к патрону, незыблемость которого является гарантией перспектив всех враждующих элит. В ходе таких военных действий поражение от победы зачастую отличается мало, потому что в сегодняшней близости могут крыться ростки завтрашней опалы, и заинтересованные стороны это знают и к подобным превратностям относятся философски. Однако имеются и поражения настоящие, с окончательным изгнанием из номенклатурного рая. Или с неокончательным, но по ряду политических соображений изгнанник может представить его бесповоротным и уже завтра с позиции вчерашнего премьер-министра или даже министра юстиции начать наступление на власть.

Но в том-то и дело, что вариантов смены элит в условиях вертикали власти не существует. Есть только одно слабое место - выборы, которые особенно любопытны в эпоху окончания конституционных полномочий. Вот тогда и начинается настоящий водораздел. Начинается большой прием ставок, и чем больше эта номенклатура нервничает, тем более хаотическим становится процесс взвешивания. В Грузии и в Украине на стороне оппозиции задолго до развязки искали себе место люди из действующей власти. Словом, ко всем перечисленным признакам революционной ситуации необходимо добавить еще один. Уличные бунты не в моде, они могут только сопровождать реальный процесс размежевания власти. Для того, чтобы сделать сказку политической былью, лидер оппозиции должен не только быть выходцем из номенклатурных горнил. Он самой своей политической статью и сутью обязан вызвать доверие у серьезных людей в действующей власти, утолив запрос на политическую альтернативу, который к этому моменту уже должен в среде этой власти окончательно вызреть. Но и это еще не все.

Выбор для чиновника

У власти возможностей импровизировать в этой ситуации крайне мало. Любая сдержанность, как показывает практика, чревата провалом с непредсказуемыми личными последствиями. И, кстати, один из способов эти последствия не усугублять заключается в умении уловить ту крайнюю черту, перед которой стоит смиренно остановиться. Шеварднадзе, Кучма и Акаев с разной степенью мастерства эту черту уловили.

Ислам Каримов пошел по другому пути. Конечно, ни по одному теоретическому признаку то, что происходило в Андижане, революцию не напоминало. Однако после того, что случилось, уже никаких иллюзий на тему поведения элит в ожидании удобного случая уже питать не приходилось. Каримов в некотором смысле проявил последовательность. Ведь у этого способа профилактики возможных бунтов многовековая история, которая в условиях традиционного Востока не раз показывала его действенность. Изменивший власти не просто изгоняется - он ликвидируется, физически или политически, путем уголовного дела или принуждения к эмиграции.

Это вообще очень важно для власти такого типа - заставить подотчетного чиновника найти верный баланс между страхом, толкающим на безрассудство, и сдерживающим инстинктом самосохранения. Во имя поддержания этого баланса иерарх не может позволить себе ни малейшего проявления слабости, и если Акром Юлдашев объявлен исламистом, он должен сидеть на полную катушку как исламист. Если на площадь в Андижане выходит народ, он должен исчезнуть с этой площади любой ценой, живым или мертвым. Урок методической жестокости в Андижане был явлен не оппозиции - ее трудно испугать. Он был преподан в первую очередь своим, чтобы не сомневались.

Эволюция подобных режимов не слишком перспективна. После Андижана непременно последует что-нибудь еще, и неважно, где это произойдет, в Намангане или в Ташкенте. Каждый новый виток самоспасения власти - это новый шаг к окончательному кризису, который можно отложить только новой жестокостью. Но и она имеет свои пределы. Как ни относиться к Каримову, настоящей Северной Кореи ему сегодня в Узбекистане не построить. Жанры, как ни крути, разные, а один и тот же человек, даже такой, как Каримов, так просто сменить этот жанр не в состоянии. Стало быть, с каждым новым Андижаном все труднее будет убеждать чиновника следовать правильному выбору между страхом и инстинктом самосохранения. Вопрос только в том, сколько еще витков в этом запутанном тупике.

Кругами примерно того же пути убегает от окончательного кризиса Александр Лукашенко. Возможный лидер, способный сконцентрировать на себе уже почти созревший номенклатурный запрос на альтернативу, экс-министр внешнеэкономических связей Михаил Маринич в тюрьме. Реальный рейтинг президента уже самым критическим образом опускается к той отметке, на которой он по-прежнему недосягаем для противников, но количество тех, кто "против", уже приближается к числу тех, кто "за". То есть при подсчете голосов передергивать надо все более напористо, в связи с чем у оппозиции появляется один немаловажный элемент из изученного нами синдрома. А там недалеко и до Майдана. Флаги в принципе уже заготовлены. Революция анонсирована. Правда, уже далеко не в первый раз, в чем и проблема.

Победители без армии

В общем, жесткость режима, который при всем желании не в состоянии превратиться в туркменский - пусть и действенный, но не стопроцентный способ контрреволюции. А если заразительность революционного примера считать экспортом революции, то мы имеем дело с очень большой внешнеторговой операцией.

Поэтому самое время вернуться к анализу ингредиентов. Они, в отличие от технологий, не экспортируются, что делает процесс столь непредсказуемым и захватывающим.

В Киргизии было, казалось бы, все для того, чтобы счесть случившееся революцией. Даже сценарий с размежеванием номенклатуры был отыгран до классического финала и на любой взыскательный вкус. К победе в назначенных президентских выборах идет связка главных оппозиционеров-экс-премьер, представлявший вчера легальную оппозицию, Курманбек Бакиев, и экс-вице-президент, в соответствии с политической традицией отбывавший срок Феликс Кулов.

Весь вопрос только в том, что движет этой оппозицией, помимо обиды за былое поражение.

В соперничестве с властью эта вчера еще сама бывшая властью оппозиция должна явить городу и миру доказательства своей альтернативности. Конечно, показательные процессы над бизнесменами в Грузии с незатейливым их раскулачиванием отнюдь не относятся к ярчайшему торжеству законности, как не являются триумфом рыночной экономики распоряжения Юлии Тимошенко по административному ограничению цен на бензин. Но, во-первых, это происходит уже в будничной постреволюционной жизни, об особенностях которой в оранжево-розовых ароматах еще не думается, а, во-вторых, почему-то никто не замечает, что все это, бывшее вполне обыденным для прежней власти, в отношении победителей выглядит неожиданными издержками стиля.

В Грузии и Украине к власти шли люди, всем своим видом показывавшие, что будут править совсем по-другому, и это в изрядной степени было искренне. Саакашвили, аппаратную школу прошедший под руководством Шеварднадзе, кое-что все-таки впитал и там, где проходили его реальные университеты, - в Нью-Йорке, Страсбурге, Осло. Коктейль из всех полученных взглядов и навыков вышел экзотичным, но вполне достаточным, чтобы удовлетворить имевшийся запрос на молодого, демократичного и вестернизированного лидера. Тем более что этим требованиям во многом отвечали люди из пришедшей с ним команды. Причем, как показывают примеры Зураба Жвании и заменившего его на премьерском посту Зураба Ногаидели, вполне обоснованно.

То же и в Украине. Те, кто пришел с Ющенко, - это представители нового номенклатурного поколения, пусть и не слишком либерального, но уже готового отказаться от многого, чему учились у Кучмы. Само отрицание этого стиля вынуждает их, кого искренне, кого с зубовным скрежетом, признавать те правила игры, которые приняты в том приличном обществе, куда устремляется Украина.

Для того, чтобы это хотя бы в первом приближении выглядело реальностью, приходится менять ставки. И в первую очередь, хотя бы столь же имитационно, географические.

Дело не только в том, что демонстративное отмежевание от властной системы стиля и нравов, царящих в СНГ, уже само по себе является довольно эффективным доказательством своих органических отличий от тех, кто был недавно повержен. Важнее здесь другое: тот, кто решается на такое отмежевание, должен иметь за душой что-то другое, способное заменить все удобства уходящего жанра, к которым граждане революционных стран при всей страсти к обновлению все-таки изрядно привыкли. А отступать от обозначенного пути рискованно, потому что авансы даны не только этому гражданину, но и с интересом наблюдающим за происходящим миру.

Словом, это мучительное раздвоение и составляет суть драмы, которая начинает разыгрываться наутро после фейерверков в честь расставания с прошлым. Исполнители порой безбожно фальшивят, может даже показаться, что они то ли не знают текстов, то ли просто не вполне соответствуют уровню драматургии. Разочарованный гражданин уже стесняется появляться на улице в оранжевом, с досадой обнаружив, что революция - это отнюдь не конечная станция на пути к обещанному счастью, а только шанс приобрести билет. И что этот шанс, вероятнее всего, сполна отработают отнюдь не те, кто сделал революцию, а те, кто придет после них, и то, возможно, не сразу.

Но первый шаг сделан.

А в Киргизии, похоже, нет. Бакиев и Кулов пока не явили оснований для упреков и подозрений, более того, они-то как раз, судя по всему, понимают, что ворвались в оставленный неприятелем город, безнадежно обогнав собственную армию. И что, в отличие от Украины, в Киргизии того, что есть в новом властном украинском поколении, пока не наблюдается. И что за победу демократии им придется выдавать лишь озлобление одной географической части страны против другой. Это ведь в принципе тоже повод для того, чтобы собраться на Майдане. Только никакого отношения к оранжевому это, увы, не имеет. Им нечего предложить нового, такого, что разрывало бы пуповину, связывающую их с акаевским прошлым. Роза Отумбаева, министр иностранных дел, из этого прошлого сегодня вернувшаяся в свое кресло, не питает никаких иллюзий насчет демократизма нынешнего Кремля. Но никаких иллюзий не строит она и насчет обреченности новой власти на вполне акаевское подыгрывание всем начинаниям Москвы. Андижанское избиение поставило киргизских победителей и вовсе в самое незавидное положение: осудить его по полной программе, что вроде бы требовалось от победителей, они себе позволить не могут. И получается, что революция только тогда имеет шанс выглядеть демократической, когда выглядит антиимперской. Имея в виду ту систему власти, которая выстроена в нынешнем Кремле - то антикремлевской.

Страны-дальтоники

И если так, то можно делать некоторые теоретические прогнозы относительно дальнейшего триумфального шествия оранжевого дела. Какая революция следующая - "картофельная" белорусская, "коньячная" армянская, азербайджанская "нефтяная"?

Полный грузино-украинский синдром не наблюдается, похоже, нигде. В Армении отчуждение власти уже достигло необходимой крайности. Власть по-прежнему воспринимается "карабахской", то есть чужой, потому что патриотический порыв во многом погашен своеобразиями самой этой власти. Выборы не скоро, но никаких признаков того, что к этому времени оппозиция обретет выразительного лидера, не наблюдается. Армения пока идет привычным путем операции "Преемник", главным кандидатом в которые готовится, похоже, стать премьер-министр Серж Саркисян. Но даже если административный ресурс в нужный момент даст сбой, и проспект Месропа Маштоца превратится-таки в Майдан Незалежности под водительством, скажем, отставленного к этому времени и начавшего свою игру спикера парламента, и армянский чиновник, наконец, с облегчением выдохнув, сделает новый выбор, это, скорее, станет дублем киргизским, чем грузинским. Ни одной реальной политической силы, которая осмелится говорить с Кремлем так, как Тимошенко или Саакашвили, в Армении нет. А это - симптом и диагноз одновременно.

В Азербайджане таких сил в избытке было еще при Алиеве-старшем. Но реальных альтернатив Ильхаму Алиеву не просто нет, их не может появиться - азербайджанский президент, не чураясь методов работы с оппозицией, напоминающих каримовские, кажется, нащупывает способы более тонкой настройки: он готов с оппозицией договариваться и даже для обеспечения ее парламентского присутствия поделиться с ней частью административного ресурса. Да и роль главного западника сам Алиев пока исполняет вполне убедительно.

Где еще? Шанс на настоящее оранжевое продолжение, кажется, оставляет в обозримом будущем только Белоруссия. Номенклатура уже изнывает в ожидании альтернативы и уже не в силах этого ожидания скрывать. Оппозиция научена всем премудростям и готова поставить на любого из этой номенклатуры, кто, во-первых, решится, и, во-вторых, у кого будут блестеть глаза по-настоящему, а не как у Владимира Гончарика, имя которого четыре года назад обреченно скандировала минская площадь и которое помнят сегодня только историки белорусской политики. К западному рывку Белоруссия готова с не меньшей убежденностью, чем Украина. И еще: как показывает практика, если есть все условия для того, чтобы революция стала оранжевой, она бывает бескровной. Соблазн натравить на толпу головорезов появляется лишь от иллюзии возможного спасения. Когда оранжевая композиция складывается, то, даже получив соответствующий приказ, в цепи начальников обязательно найдется кто-то благоразумный, кто где-нибудь не решится поставить свою подпись. Словом, в Белоруссии есть для картофельной революции все. Нет только одного - хотя бы приблизительного ответа на вопрос, когда?

А у нас этот вопрос никто и не задает. Власть, правда, волнуется. Напрасно. Заполняя придуманную нами анкету про готовность к революции, с вопросами про жесткость вертикали, про номенклатурные привычки, про готовность порвать с прошлым, про методику общения спецназа с гипотетическим Майданом на Манежной, наша власть, на зависть даже Исламу Каримову, может везде ставить решительный прочерк. Ни революции, ни тем более по-настоящему оранжевой. С выбором цвета у нас, как обычно, очень большие проблемы. Может быть, это и называется политическим дальтонизмом?

* * *

Новое время, N25, 19.06.2005, с. 16