Фото © Фергана.Ру

На фото - Сурат Икрамов

Фотографии свидетельства о смерти предоставлены Суратом Икрамовым

Несколько дней назад председатель инициативной группы независимых правозащитников Узбекистана (ИГНПУ) Сурат Икрамов побывал в Андижане. Своими впечатлениями об увиденном в этом городе он поделился с журналистами.

- Двадцатого сентября я не был допущен на начавшийся судебный процесс по делу пятнадцати обвиняемых в причастности к андижанским событиям. На этом суде я должен был присутствовать в качестве наблюдателя. Моя фамилия была внесена в список организацией «Фридом хауз». Но сотрудники милиции, дежурящие возле моего дома, не пустили меня, причём, все это они снимали на видеокамеру. Как будто я в зале суда пикет устрою или восстание... Вместо суда меня пригласили на беседу в РОВД Собир-Рахимовского района, где два часа со мной беседовали. Пожалуйста, говорят, мы хоть куда с вами готовы поехать, только не езжайте в суд. И тогда я решил, чтобы лично выяснить ситуацию, поехать в Андижан. Вечером выехал и утром уже был на месте. Там я в течение двух дней встречался с очевидцами майских событий, с родственниками пострадавших, задержанных или беженцев, а также с несколькими родственниками тех 23-х бизнесменов, которых власти обвиняли в «акромизме». Всего за эти два дня мне удалось поговорить примерно с сорока жителями Андижана.

Общее впечатление у меня сложилось такое, что жители города сильно запуганы. Это связано именно с этими событиями - чтобы люди не разглашали того, что они видели. По их словам, представители спецслужб, махалли, а некоторые говорят, что и участковые милиционеры, неоднократно к ним приходили и требовали, чтобы они никому не давали интервью, особенно зарубежным журналистам, правозащитникам, и извещали, если те к ним обратятся.

Определенная часть людей, с которыми мы разговаривали, говорили: да, здесь был ужас, но мы ничего не можем вам сказать, потому что боимся за судьбу своих детей, семей. Но большинство все-таки рассказывали о том, что они видели, что происходило, при этом многие просили, чтобы их имена не называли, поскольку они боятся преследования со стороны властей.

Когда заговариваешь об этих событиях – у людей в глазах появляется страх. И они сразу говорят: я не политик, я ничего не знаю… Правда, есть и те, которые открыто говорят о случившемся, даже если у них в семье никто не пострадал. Есть и такие, которые говорят – чуть ли не пять тысяч погибло. Но большая часть андижанцев считает, что погибших было полторы-две тысячи. Но точно подсчитать им не дадут, конечно.

Мы были дома у одного 16-летнего парня, он уже инвалид. Он рассказал, что вышел из дома вместе с 18-летним соседом, чтобы посмотреть, что в городе происходит, они даже не были на площади. Они ходили, смотрели, что происходит, вдруг какая-то большая машина подъехала, он никогда такой не видел, и с нее начали стрелять. Две пули попали ему в спину. Он показал нам спину – одну пулю извлекли, а вторая осталась в позвоночнике. Операцию делать сложно – нельзя тревожить эту пулю…

А его соседа ранило в область грудной клетки, ему операцию сделали на легких. Он сейчас уже работает. Но оба выстрела были в спину. Когда они упали, то некоторое время лежали, потом их подобрали и привезли во двор какой-то организации, где, по его словам, было очень много раненых. С краю почему-то лежали те, которые не двигались. Только к утру их повезли в больницу, много крови было потеряно. Автобусы какие-то приехали и их увезли в больницу.

Вот другая семья. Мать парализована, а ее дочь Ёркиной Кадырова 13 мая попала под обстрел и погибла, ей был 31 год, она была не замужем. Видимо, она случайно туда попала. Самое интересное, что номер свидетельства о смерти - 860. Мы его сфотографировали. Она в морге четыре дня пролежала, потом ее домой привезли. Сразу после этого пришли какие-то люди, номерок с ноги сняли и забрали. А загс города Андижана тридцатого мая выдал свидетельство о смерти за номером 860. Я пошел в этот загс и попытался выяснить, что означает этот регистрационный номер: то ли эти номера присваивались всем, кто в эти дни в морг попадал, то ли отсчет вёлся с начала года. Но они отказались со мной разговаривать…

Или вот 55-летняя Зухра Ишанходжаева. У нее семь детей – пять дочерей и два сына. Ее сын Саид Саидходжаев вышел из дома утром 13 мая, а вечером его ранили. Из какой-то машины открыли огонь по жителям махалли, загоняя их в дома. Это километра три от центра. Меня поразило, что в эту махаллю, где, казалось бы, далеко от всей этой стрельбы, въехал микроавтобус «Дамас» и через его окно стали стрелять во всех жителей махалли. И все попрятались. Саид стал стучаться в дома, чтобы ему открыли, но никто не открывал, пока эти проезжали и всех расстреливали, и тут ему в левую руку попали. Пуля выскочила, но руку ампутировали. А сейчас он находится под следствием, и мать к нему уже пять месяцев не пускают. С тех пор она его еще не видела.

Я встретился там с человеком по имени Шоят Султанов. Он еще в 1999 году был осужден на 16 лет по 159-й, 244-й статьям. Он утверждает, что ему подбросили какие-то детонаторы и наркотики, которых у него никогда не было. Так вот, его сын в числе прочих беженцев ушел в Киргизию. И Султанов говорит, что за это его несколько раз избивали в СНБ, и требовали, чтобы он помог вернуть оттуда сына.

В Андижане мне удалось поговорить с Равшаном Ходжимовым, адвокатом Абдурауфа Хамидова, которого в числе других 23-х бизнесменов судили по делу «Акромии». Адвокат рассказал, что на следствии его подзащитного сильно избивали, о чем он неоднократно подавал ходатайство прокурору. После этого у него отозвали лицензию на право заниматься адвокатской деятельностью. Но через две недели после того как его лишили лицензии, его пригласили: снова работайте. Он снова начинает работать – снова отбирают. Два раза лицензию отбирали во время следствия и суда. Лицензию отбирают – и он уже не может участвовать в слушании дела, сидит дома. Я еще с несколькими адвокатами в Андижане встретился, но они не хотят откровенно говорить, боятся.

Люди в городе очень сильно запуганы. В махаллю приходишь, в дверь стучишься, они: «нет, нет, нет». И таких много. Когда я расспрашивал жителей – если он беседует со мной один, то он откровенно рассказывает, а если рядом находятся другие – они боятся. Наш таксист заметил машину СНБ, которая за нами постоянно ездила, остановился и сказал: я не хочу неприятностей – выходите…

Запугивание андижанцев показывает, что власти стремятся скрыть правду о случившемся. После того, как я поговорил с очевидцами этих событий, пострадавшими, их родственниками, побывал у них дома, увидел как они подвергаются давлению, чтобы ничего не говорили, я пришел к мнению, что этот суд, где все обвиняемые дружно во всем сознаются, – полностью сфабрикован. И я беспокоюсь, не будут ли подвергаться преследованиям люди, с которыми мы там встречались…