«Прошу прощения у всего народа и лично президента. Пусть я буду наказан по всей строгости закона…» Подобными словами заканчиваются «показательные выступления» обвиняемых по делу об «андижанских событиях». Чего стоят эти признания, звучащие сегодня на суде в Ташкенте? Похож ли этот суд на громкие процессы Большого Террора? Если повторение злодейства возможно, да еще и по одному и тому же сценарию, то чего вообще стоит исторический опыт человечества?.. Своими мыслями на эту тему делится с нами Эдуард Алкснис – инженер, пенсионер, сын старого большевика. Его отца в 1938 году арестовали, осудили, он умер в лагере, но и оттуда заклинал детей сохранять верность делу Ленина. Отец был посмертно реабилитирован, а его сын много лет пытался понять дьявольскую механику, истребившую лучшую часть советского народа, самых честных и верных.

* * *

Когда мы, насквозь идеологизированные дети военных, прочли в 1937 году о «чистосердечных признаниях» обожаемого Тухачевского и иже с ним, нас поразил страшный шок, но ни тени сомнения! Ну, как же? Ведь его судило присутствие из Ульриха, Алксниса (не моего папы, а нашего однофамильца - знаменитого начальника ВВС), Блюхера, Буденного, Шапошникова, Белова, Дыбенко, Каширина и Горячева. Половину этого списка составляли наши кумиры: о них писали стихи и романы, пели песни, ставили фильмы! Не верить им было так же противоестественно, как верить узбекскому партаппаратчику. Кроме того, был выдуман и воспет образ несгибаемого, несокрушимого большевика, который, не склоняя головы, проходит через любые испытания – типичного супермена. В своей канонической книге «В.И.Ленин», Маяковский, а не кто-нибудь, написал: «Если бы выставить в музее плачущего большевика,/Весь день бы в музее стояли ротозеи:/Еще бы, такого не увидишь и в века!» Как же можно было не верить их, железных людей, признаниям: ведь принудить их было нельзя, значит, только совесть заставила покаяться перед партией!

Однако потом, когда Большой Террор накрыл всю страну своей кровавой тенью, сомнения появились: почему же они, все-таки, сознавались?

Ходили такие версии:

1. Вместо них, на суде выступали профессиональные актеры переодетые и загримированные. Им обещали блага и награды, но немедленно расстреляли, чтобы концы в воду.

2. Публика, приглашенная на оглашение приговора, уверяла, что подсудимые были настоящие, только глаза были стеклянные: надо полагать, их чем-то опоили, и они говорили, как в бреду.

3. Чтобы пресечь на корню массовую измену, подсудимые, по просьбе Сталина и во имя великой идеи, согласились взять грех на душу, а им, конечно, сохранили жизнь и блага, и где-то их спрятали.

Вот так гадали мы аж до самого 1956 года, до ХХ съезда, когда, вдруг, открылось, что даже из твердокаменного человека, пытками и истязаниями можно выжать какие угодно признания и раскаяния. Правда, не всегда. Попадаются такие «закоренелые злодеи», как Блюхер, которые умирают под пытками, в камерах и психушках, но не сдаются. Но это избранные единицы, один на тысячу, а нормального человека, если не побоями, то угрозами замучить близких, можно вынудить к чему угодно. Вот что стало «достоянием человечества» почти полвека назад.

Два обстоятельства обусловили самоубийственную трагедию. Первое – полная закрытость следствия от органов юстиции, политических и общественных организаций. Второе – абсолютная изоляция, отсутствие объективных, даже сочувствующих наблюдателей. Тщетно западные социал-демократы просились еще с суда над левыми эсерами: тогда, в 1922 году, их пустили, но встретили издевательствами и обструкцией, а позже и на порог не пускали, они же прислужники империализма! Так и нам стало понятно (а умные люди и раньше знали), что политическая изоляция, недопущение наблюдателей, оппонентов и независимых защитников – вернейший признак судебной фальсификации, расправы с политическими противниками.

И теперь эти узбекские политические пигмеи туда же! Опять чистосердечные признания, раскаяния, просьбы сохранить жизнь – все по трафарету. А то, что в Ташкенте какая-то страдалица свое гнет, мол, видела, убивали – это не просто палаческая недоработка. За этим фактом важное отличие Ташкента 2005 года от Москвы 1937. Задачи разные: Сталину было труднее, необходимо было вчистую обмануть Коминтерн, то есть авторитетных западных коммунистов, сочувствующую мировую антифашистскую интеллигенцию и, конечно, советский народ, хотя и оболваненный пропагандой, но проникнутый высокими идеями. Каримову несравненно легче: все равно, ему никто не поверит, нечего и стараться, надо только внешне соблюдать правила игры, чтобы не слишком напрягать своего могущественного союзника. Скажут Путину: «У Каримова геноцид!» - он ответит: «Да неужели? А мне кажется, все по закону: следствие, суд, улики, свидетели, признания – все, как положено!» - И дружба продолжается. Ведь Путину нужно только, чтобы партнер «антитеррористическую борьбу» одобрял, а остальное его не колышет.

Каримов, конечно, знает, что и в Ташкенте «ХХ съезд» неминуемо грядет и все расставит по своим местам, но, как Сталин сошел во славе и почете, так и он надеется уйти с миром, а «после нас - хоть потоп».