«Нашествие варваров». Зеравшанский заповедник подвергается беспрерывным набегам скотоводов и лесорубов
"Фергана.Ру" неоднократно рассказывала о сложной ситуации, в которой находятся немногие уцелевшие участки дикой природы Узбекистана. Мощное антропогенное воздействие, оказываемое на них сельским населением, а также отсутствие внятной государственной политики в деле охраны природы привели к тому, что некоторые из созданных в советское время заповедников фактически оказались на грани уничтожения.
...Сворачивая с раскаленной июльским солнцем автотрассы, я всякий раз испытываю примерно то же чувство, что путник в пустыне, завидевший спасительный оазис. Еще пара километров, и Зеравшанский заповедник встречает спасительной прохладой. Проникновение сюда дает возможность не только остудить нагревшуюся голову, но и соприкоснуться со стремительно исчезающим миром центральноазиатской природы, каким-то удивительным образом продолжающим сохраняться в этих местах.
Первые новости - хорошие. Научные сотрудники заповедника Наталья Мармазинская и Александр Коршиков рассказывают, что эксперимент по расселению бухарских оленей-хангулов пока проходит успешно. Пятеро оленей, выпущенных в прошлом году из вольера, успели освоиться на территории заповедника. Они обжились и даже стали предпринимать ночные вылазки на огороды местных фермеров, которым теперь приходится возводить ограды.
Благоприятно складывается и обстановка в вольерах, где оленей разводят уже десять лет - с 1996 года. И если изначально там обитало всего четыре особи (позже привезли еще двоих), то сегодня их насчитывается уже двадцать семь; только в этом году родилось семеро оленят. К сожалению, один из старожилов вольера осенью погиб. Во время гона его несколько раз проткнул рогами более ловкий соперник, получивший после этого "подвига" прозвище "Киллер".
По словам ученых, в последние годы Зеравшанский заповедник становится прибежищем для многих видов птиц и животных, ранее в нем не встречавшихся или встречавшихся эпизодически. Во время сезонного перелета в заповеднике стали останавливаться черные аисты, давно занесенные в Красную книгу. В прошлом году аистов насчитали двадцать пять, в отличие от предыдущих лет, когда встречали только двух-трех. А недавно в заповеднике объявился даже кабан, по всей видимости, забредший со стороны таджикской границы и оценивший все достоинства здешних мест. В остальном животный мир заповедника отличается неизменным постоянством - это все те же шакалы, барсуки и дикобразы.
Лето - не самое яркое время года. Весенняя зелень уже выгорела, поэтому многие участки заповедника выглядят как самая настоящая саванна, поросшая жесткими клочками травы и низкорослыми деревьями. Ориентирами здесь служат высокие старые вётлы, которых особенно много на берегу реки Зеравшан, являющейся естественной границей заповедника. В целом растительность распределяется неравномерно - отдельные участки территории заросли столь сильно, что через них невозможно продраться, за ними следуют "плешивые" участки саванны, а затем снова начинаются тугайные дебри. В одном из таких мест я наткнулся на зайца-толая. Высоко подпрыгивая, он бросился наутек и, заприметив проход в сплошной стене перевитых растений, молниеносно нырнул в него.
Стоит отойти от здания управления заповедником на несколько сот метров, как на глаза повсюду начинают попадаться люди колхозного вида, открыто расхаживающие по "охраняемой" территории и ведущие здесь разнообразную хозяйственную деятельность. По дорожке навстречу движется трактор с тележкой, до самого верху набитой яблоками. Когда-то здесь был лесхоз, и до сих пор тут остаются яблоневые деревья, с которых жители окрестных селений охотно снимают урожай, используя подручные технические средства.
Вскоре мы слышим, как в заповедном лесу раздается топор дровосека. Углубившись в заросли на несколько десятков метров, наталкиваемся на штабеля аккуратно уложенных дров и хвороста. Похоже, что здесь ведутся полномасштабные лесозаготовки. Причем нарушители вырубают не только сушняк, но и живые деревья. Сами они настолько углубились в процесс подрубки очередного ствола, что подпустили нас почти вплотную. Подняв головы и увидев на одном из нас пятнистую майку в стиле "милитари", дровосеки опрометью разбегаются во все стороны.
В другом месте мы обнаружили целый дровяной склад. Его хозяева, по-видимому, утомленные трудами по рубке леса, сладко дремали в тени ветвистых деревьев. Не довольствуясь одними только дровами, они загнали в заповедник еще и с десяток коров, разгуливавших возле подготовленных к вывозу поленниц. Мы не стали тревожить их мирный сон и удовлетворились тем, что лишь сфотографировали их, после чего тихо обошли и продолжили свой путь.
За кишлаком Карапчи, делящем заповедник на две части, растительность уже довольно скудная, так как почвы там, в основном, состоят из галечника. Поскольку добираться туда далеко, Мармазинская и Коршиков бывают там нечасто, оставляя эту часть заповедника на попечение местных инспекторов. Как те относятся к своим обязанностям, можно судить уже по тому, что за время нашей пятичасовой экспедиции ни одного инспектора мы так и не встретили. И это на участках, непосредственно прилегающих к зданию управления заповедником... Другими словами, большая его часть сегодня существует лишь в качестве общественного пастбища и источника бесплатного топлива для жителей близлежащих поселков и городка Джамбая.
- Сил моих уже нет, - пожаловалась Наталья, когда мы, вернувшись, рассказали ей об увиденном. - Ну что мы можем сделать вдвоем? Ловим их, ловим, а они снова лезут и лезут. Система наказания нарушителей совершенно не работает. А ведь нам еще надо заниматься научной работой, выполнять программу по оленям...
Изначально предусматривалось, что результатом программы по расселению бухарских оленей в Зеравшанском заповеднике станет создание устойчивой популяции в 50-100 особей - такое количество оленей вполне способно там прокормиться. Вместо этого в заповеднике ежедневно кормится не менее нескольких сотен коров. Если бы их удалось каким-то образом выгнать, то постепенно олени смогли бы занять их место. Но выгнать их оттуда крайне проблематично: поскольку заработать на штрафах невозможно, штатные охранники заповедника подрабатывают иными способами, не затрагивающими интересов хозяев скота.
Согласно установленным нормам, инспектору по охране природы причитается тридцать процентов от суммы штрафа, наложенного на каждого отловленного нарушителя. Но в жизни получить эти деньги невероятно сложно. Суды относятся к подобным нарушениям со снисхождением, да еще делают скидки на наличие пожилых родителей, многодетность, отсутствие работы. Однако если даже суд и приговаривает задержанного нарушителя к штрафу, то взыскать его с официально безработного селянина не так-то просто. Наличных денег у того нет, а покрывать эту сумму за счет изъятия материальных ценностей судебные исполнители не спешат: это дело нервное, хлопотное. В итоге инспектора предпочитают за небольшую мзду закрывать глаза на тех, кто занимается хозяйственной деятельностью на их участках.
Мне могут возразить: но ведь во многих окрестных кишлаках нет газа, а уголь дорог, вот люди и добывают топливо в заповеднике. Да и живут они бедно, вот и вынуждены пасти там коров. Инспектора же получают маленькую зарплату (а они люди семейные), поэтому подобным способом и подрабатывают...
Отвечу так. Деревья вырубались бы и в том случае, если бы газ был - лесорубы просто продавали бы их. И они их не только рубят, но и продают, будьте уверены. И скот в заповеднике нарушители пасли, и будут пасти лишь потому, что это выгодно. Бедность - сомнительное оправдание. Ведь на большую дорогу с топором никто по этой причине не выходит. И на хлопковых полях никто свою скотину не пасет. Все знают: за это полагается суровое наказание - корову, зашедшую на хлопковое поле, могут отобрать. Но это хлопок, он приносит государству реальные деньги, валюту, а охрана природы считается делом как бы несерьезным, отсюда и несерьезные наказания. В итоге нарушители, осознавая свою безнаказанность, плюют на высокие материи и уничтожают последние участки дикой природы Узбекистана. Иначе чем варварством, происходящим при полном попустительстве руководства республики, все это назвать невозможно.
По сути, наблюдается настоящее противостояние, война двух психологий. С одной стороны - горстка научных сотрудников, пытающихся защитить, спасти сохранившиеся природные территории, обломки некогда сплошных природных массивов Центральной Азии. С другой - местное население (включая инспекторов), рассматривающее эти территории как возможность хорошо поживиться. А там - хоть трава не расти, в самом что ни на есть буквальном смысле.
Очень хотелось бы понять: почему всегда так получается, что каждый заповедник пытаются сберечь лишь несколько научных сотрудников? Ведь их никто не вынуждает противодействовать толпам нарушителей, заниматься этой тяжелой и неблагодарной работой. И все-таки они не могут равнодушно смотреть, как всё это уничтожается. Конечно, они прекрасно понимают, что никакой благодарности от местного населения им ждать не стоит. Напротив, многие видят в научных сотрудниках чуть ли не врагов...
Очевидно, что решение этого вопроса находится исключительно в плоскости политической воли. Если бы государство по-настоящему захотело спасти природу Узбекистана от скотоводов и лесорубов, оно легко изыскало бы возможности для этого. Но, видимо, сложившееся положение вещей вполне удовлетворяет тех, кто ответственен за принятие такого рода решений. Тем более что оно укладывается в общую стратегию по максимальному увеличению поголовья скота, принятую минувшей весной. Что ж, отношение к охране природы - это тоже своеобразное зеркало эпохи.
