Мы представляем читателю очередной исторический очерк из неопубликованной пока монографии таджикского историка Камолудина Абдуллаева «От Синьцзяня до Хорасана. История среднеазиатской эмиграции 1917-1934 годов».

Окончание. Начало – здесь

«Наши» в Афганистане

Эмигранты из Средней Азии бежали, главным образом, в Афганистан. С начала 1920-х до 1930-х гг. около полумиллиона узбеков, таджиков, туркмен, киргизов и казахов спасались от большевиков на левом берегу Аму-Дарьи. Состоятельная часть эмиграции, однако, не собиралась надолго задерживаться в отсталом и неспокойном Кабуле. Ее представители обращались в английское посольство в Кабуле и далее - в Пешавар. После тщательной фильтрации, допросов (а может и вербовки?) англичане выдавали визы и паспорта избранным счастливчикам, чтобы позволить им купить билет на пароход в Карачи. Оттуда «наши» отправлялись в Турцию и Европу. Религиозная элита Туркестана и Бухары стремилась в святые места - Мекку или Медину. И сегодня там можно найти сотни, если не тысячи, наших соотечественников. Многие присоединились к мусульманской общине Британской Индии. Но большинство эмигрантов, в том числе локайцы, остались в Афганистане. Ибрагимбек, который бежал в июне 1926 г., почти немедленно был приглашен в столицу этой страны.

Ибрагимбек. Фото из архива автора

Интересное описание Кабула начала 1920-х гг. дает супруга советского посла Ф.Раскольникова, «валькирия революции» Лариса Рейснер:

«Город был наводнён пестрой толпой, в которой можно было видеть представителей всех сословий - индийских менял, пуштунов... бухарских эмигрантов с плоскими бесцветными лицами опухших от лени сатрапов с примесью беспокойства и озлобления, естественного в их новом положении приживальщиков при иностранном дворе.»

В Кабуле шла напряженная борьба между сторонниками советской и английской политической ориентации. Там локайский вождь встретил ферганского курбаши Куршермата, который ему сразу не понравился:

«Он мне показался человеком несерьезным, болтливым. Если ему верить, он со всеми государствами, которые находятся во вражде с Советским Союзом, в частности, с Англией и Францией, имеет постоянные связи, а с французами какое-то соглашение, со всеми он будто ведет деловые переговоры».¹

Афганское правительство требовало, чтобы Ибрагимбек, так же как и другие высокопоставленные беглецы, не покидал отведенной ему резиденции без специального на то разрешения. Беглый эмир Бухары Алим Хан назначил локайцу пенсию в 1500 рупий в месяц. Позже афганское правительство начало доплачивать Ибрагимбеку еще 500 рупий. Этого, видимо, хватало на безбедную жизнь в столице. Однако Ибрагима не устраивала перспектива пребывать в бездействии в компании зажиревшей эмирской челяди. Он упорно ходатайствовал перед Алим Ханом и афганским правительством о разрешении выехать из Кабула и поселиться в приграничном Ханабаде среди своих локайцев. Однако последовал отказ. Ясно, почему правительство настаивало на пребывании Ибрагимбека в Кабуле. Во-первых, чтобы изолировать опасного локайца от верных ему вооруженных отрядов на севере; во-вторых, чтобы не портить отношений с Москвой; в-третьих, чтобы самим избежать неприятностей в северных провинциях; в-четвертых, Ибрагимбек был на положении “почетного гостя” правительства и потому никто не мог обвинить Амануллу в неуважении к знаменитому “борцу за веру”. Как говорится, и волки сыты и овцы целы.

Судя по всему, за Ибрагимбеком следили советские чекисты. По их сводке, в середине октября 1926 г. к Ибрагиму в Кабул прибыла делегация от его родственников и приближенных, «которая им была хорошо принята». Сводка также сообщает, что «в разговорах Ибрагимбека интересовало политическое и экономическое развитие Таджикистана». Его также интересовало, «кого теперь расстреливает Советская власть».² Зимой 1926/1927 гг. в Кабул прибыла семья Ибрагимбека. Следующие два года он прожил с семьей и приближенными (общим количеством до 13 человек) в Кала-и Фату. Зимой, спасаясь от морозов, Ибрагим выезжал с Алим Ханом в Джалалабад. Так продолжалось до событий, связанных с падением режима Амануллы в начале 1929 г. и неожиданным восшествием на афганский престол Хабибуллы (Бачаи Сако).

Ибрагимбек и Бачаи Сакко

Хабибулла, сын Рашида - продавца винограда и водоноса, таджик из Кухдомана - еще одно действующее лицо истории бухарцев в Афганистане. Мы оставляем за собой право рассказать об удивительной судьбе Бачаи Сако как-нибудь в другой раз, а пока отметим, что, взойдя на афганский престол в начале 1929 г., Хабибулла первым делом призвал к борьбе за освобождение Бухары, а также обещал привезти в Кабул из Индии мусульманскую святыню - сандаловые ворота. Население северных провинций, в том числе и эмигранты, с радостью восприняли весть о новом эмире. Ибрагимбек свидетельствовал, что Бачаи Сако в первые дни своего правления встретился с Алим Ханом и имел с ним теплую беседу. Вскоре и сам Ибрагимбек был принят новым эмиром.

Бачаи Сако, взойдя на престол, предоставил “карт-бланш” эмигрантам, находившимся в стесненных, в смысле передвижения по стране, условиях. Этим не преминул воспользоваться один из эмигрантских главарей - Фузайл Максум (из Каратегина). Со своими пятью-шестью сподвижниками он бежал из Кабула на север, в Бадахшан. Оттуда с небольшим отрядом эмигрантов Максум перебрался на советскую территорию и совершил кровавый рейд до Гарма. Его отряд был остановлен смелым советским десантом (первым авиадесантом в истории Красной Армии!) при поддержке местных добровольцев. Потерпев поражение, Максум вернулся в Афганский Бадахшан с 9 человеками, оттуда в Мазари Шариф к Саиду Хусейну, военному министру правительства Бачаи Сако. Немногим позже Фузайл Максум вернулся с Саидом Хусейном в Кабул. Свои впечатления о рейде Максум выразил следующим образом: “Хотел дело сделать, но каратегинцы пошли против меня, и я вынужден был уйти”.

Проявил активность и лидер туркмен Джунаид Хан. Еще в июне 1928 г. он, сломив сопротивление иранских пограничников, благополучно пересек советско-иранскую границу. В Иране он заявил, что не намерен оставаться там, а имеет целью попасть в Афганистан. Избегая столкновений с иранскими войсками, Джунаид перешел в Афганистан, в провинцию Герат. Вскоре Джунаид выступил в поддержку Бачаи Сако, о чем сообщил письмом Алим Хану.

Власть Бачаи Сако удерживалась более или менее устойчиво только в Кабуле.³ В ситуации резкого ослабления центральной власти каждый афганец стремился оказаться под защитой своей общины. Ибрагимбек также стремился побыстрей выбраться из Кабула и соединиться со своими соплеменниками на севере. Он обратился с просьбой отпустить его, но правительство Бачаи Сако медлило с ответом. В апреле 1929 г. в Кала-и Фату прибыла группа локайцев. Это были приближенные Ибрагима - локайцы Алимардан додхо и Мамадали додхо и с ними невооруженные люди в количестве 50 человек. Они заявили, что намерены сопровождать Ибрагимбека в Ханабад. ⁴

Желание локайцев покинуть столицу и соединиться с соплеменниками отражало постепенную мобилизацию разрозненных афганских общин и приближающуюся гражданскую войну. Мобилизация, как всегда в афганской истории, шла по этнорегиональному, племенному и конфессиональному признаку. Война была неизменным спутником афганцев, а племенные ополчения - главной формой военной организации.

В начале апреля Бачаи Сако вызвал Алим Хана и сообщил ему следующее: посол Афганистана в СССР Гулям Набихан Чархи (брат Гуляма Сиддика, приближенного Амануллы и его министра иностранных дел) во главе отряда из нескольких сот туркмен и хазарейцев перешел советско-афганскую границу и выступил против сакоистов. В то время мало кто знал, что это была экспедиция, снаряженная из сторонников свергнутого короля и военнослужащих Красной Армии во главе с бывшим советским военным атташе в Кабуле Виталием Примаковым. Решение об организации этой операции было принято за несколько недель до этого на ночном совещании у Сталина, принимавшего у себя Гуляма Сиддика и Виталия Примакова. ⁵

Бачаи Сако попросил Алим Хана послать отряд на север. Получив задание нового эмира, Ибрагимбек с отрядом локайцев в 50 человек немедленно выступил в северном направлении. В Пандшере ибрагимовцы нагнали Саид Хусайна (названного брата и военного министра нового эмира) и далее следовали вместе. Вскоре они прибыли в Алиабад, некогда пустынное место, освоенное эмигрантами. Здесь размещалось 4 тысячи хозяйств (20 тысяч человек) локайцев и других узбеков. Оказавшись наконец в родной стихии, Ибрагимбек, по его словам, знакомился с обстановкой и не торопился вмешиваться в события. Новое правительство Афганистана в это время было занято набором в армию. Люди в нее шли неохотно, опасаясь оставлять свои селения и семьи. Военный министр Саид Хусайн обращался к Ибрагимбеку с требованием активизировать военные приготовления и побыстрей выступить на защиту правительства Бачаи Сако. Следуя родовым правилам и законам шариата, запрещавшим без фетвы убийство мусульман, Ибрагимбек в Чардаре созвал совет старейшин с участием туркмен, узбеков племен локай, конграт и дурмен. Собравшиеся решили поддержать Бачаи Сако. Был создан отряд из 400 туркмен, 400 конгратов и дурменов и 100 локайцев. ⁶

Пока эмигранты совещались в Чардаре и собирали отряды, Саид Хусайн, потерпев поражение в Ташкургане от отряда Набихана-Примакова, отступил. Тем временем, объединенный отряд эмигрантов локайцев, конгратов и туркмен приступил к защите своих поселений. Ибрагимбек так прокомментировал свое решение:

«Я приказал: выставьте охрану, и если появится враг, уничтожьте его. Врагом я называл в данном случае всех тех, кто посмеет нарушить покой эмигрантов».⁷

Принимали ли отряды эмигрантов участие в боях на стороне нового эмира? Ибрагимбек, Алимардан, Каюм Парвоначи и остальные эмигранты, допрошенные в ташкентской ЧК летом и осенью 1931 г., не упоминали о боях с отрядом Примакова-Чархи. Вероятно, они не хотели раздражать советских следователей и тем самым ухудшать свое положение. Зато они удовольствием рассказывали о боях с хазарейцами отряда Гуляма Наби (не путать с пуштуном Гулям Набиханом Чархи). Когда воины Гуляма Наби 29 августа 1929 г. напали на крепость Дехдади, они были разгромлены эмигрантами. Хазарейцев гнали восемь часов без передышки до Буйнакара (Буйнасара). ⁸ Дело дошло до того, что хазарейцы взмолились и просили Саида Хусайна отозвать Ибрагимбека обратно в Дехдади. Борьба против проамануллистских хазарейцев в Дехдади-Буйнакара, без сомнения, была наиболее яркой страницей военных успехов эмигрантов в Афганистане. Затем обстановка вновь нормализовалась, и Саид Хусайн предложил Ибрагимбеку следовать с ним в Кабул, чтобы защитить его от пуштунов. Ибрагимбек и на этот раз не торопился с оказанием помощи сакоистам. Он отправился к старейшинам и ознакомил их с предложением Саида Хусайна. Ибрагимбек напомнил им, что в случае его отъезда эмигрантские кишлаки останутся без охраны, и хазарейцы постараются отомстить узбекам за поражение в Дехдади и Буйнакара. В конце концов, Ибрагимбек не послушался сакоистов. Со своими людьми он поселился в Таликане, близ Алиабада, а Саид Хусайн отбыл в Кабул один.

Таким образом, считать Ибрагимбека последовательным сторонником сакоистов было бы неверно. Этот вольный локаец не был надежным партнером политиков, какие бы цели те ни преследовали. По сути, ему были чужды идеалы (если таковые были) сакоистов в Афганистане, также как и ранее джадидов в Бухаре. Его интересовали в первую очередь благополучие и безопасность своих земляков-эмигрантов, проживавших в Алиабаде, Таликане, Ак-тюбе и других населенных пунктах.

Наступила осень 1929 года.

«Положение в Каттаганской (ныне Кундузской-К.А.) провинции запуталось до невозможности», - вспоминал Ибрагимбек. – «В чьих руках была провинция - понять трудно, хотя формально она управлялась Бачаи Сако. Начались беспорядки, один кишлак шел на другой, сводя старые счеты».

Ослабление центральной власти оказало на Афганистан разрушительное действие. Скрепы «внутреннего империализма», удерживавшие различные конфессиональные и этно-территориальные группы в едином пространстве, вдруг ослабли. Это привело к раздорам, всеобщей анархии, поставившей Афганистан на грань национальной катастрофы.

Ситуацию разрешил прибывший из Франции через Индию глава пуштунского клана Мусохибан Надир Хан. 22 марта 1929 г. на джирге (съезде) представителей южных племен он бросил вызов Бачаи Сако, но и не поддержал Амануллу. 13 октября Бачаи Сако и его сторонники, атакованные армией Шаха Махмуд Хана, бежали из афганской столицы. 15 октября Надир Хан вступил в Кабул, а 2 ноября 1929 г. Хабибулла, сын водоноса, единственный не-пуштун (таджик), бывший эмиром Афганистана, был повешен на кабульском аэродроме.

Месть Надира, или «джанги лакай»

Вскоре после падения правительства Бачаи Сако в ноябре 1929 г. в Ханабад был назначен новый наибуль-хукума (губернатор) провинции Катаган-Бадахшан Сафархан. Эмигранты называли его Назир Сафаром. Сафархан был хорошо известен Ибрагимбеку: с 1921 г. он был связным между эмигрантами, в частности Алим Ханом, и афганским правительством. Новые афганские власти поставили перед узбеками ультиматум: сдать оружие и вернуть деньги, полученные ими от прежнего правительства. Они также требовали выдать двух приверженцев Бачаи Сако - Мухаммада Хашимхана (командующего войсками провинции во время Бачаи Сако) и Гуляма Кадырхана (гундмышра, военачальника), нашедших убежище в лагере эмигрантов. Сафархан и его сын и заместитель Анварджан снарядили отряды для поимки Ибрагимбека. Но не так-то просто было поймать обладавшего большим военным опытом партизанской войны лакайского вождя. Незадачливый Анварджан был схвачен джигитами Ибрагимбека. Держа Анварджана «почетным пленником», Ибрагимбек склонил того к «мирному договору». Хотя, согласно этому договору, Ибрагимбек поклялся не предпринимать действий, могущих принести вред Афганистану, он оставил за собой право самому принимать важные, с его точки зрения, решения. Подписав этот договор как «Мухаммад Ибрахимбек дивонбеги, тупчибоши, гази», лакайский вождь, одарив Анварджана лошадью и халатом, проводил его с почестями в Ханабад к отцу.

Надир, надо полагать, пришел в ярость от несговорчивости бухарца. Однако он не мог предпринять карательного наступления на север в силу того, что не обладал необходимыми военными и материальными ресурсами. Обычно кабульские правители делали это только в крайнем случае. Как правило, они предпочитали договариваться с местными авторитетами, главным образом, с племенными лидерами, перетягивая их на свою сторону различными посулами и подарками. В этой ситуации Надир Шах продолжал попытки склонить Ибрагимбека на свою сторону. Узбекам были предложены новые земли для заселения, но они были отвергнуты Ибрагимбеком. Эмигранты не желали покидать приграничные районы, столь близкие по ландшафту их родному Гиссару и Кулябу. Находясь близ границы, они поддерживали связь с родиной и не теряли надежды на возвращение.

Весной 1930 г. Надир назначил воли (правителем) Мазари Шарифа Мухаммада Якубхана. Следуя примеру советской национальной политики, этот опытный политик, бывший министр правительства Амануллы, стал подчеркнуто уделять внимани этническим группам (а не племенам или религиозным и региональным группировкам) провинции. При этом каждой из них давалась возможность быть представленной в органах власти. (Примечательно, что губернатор Шен Шикай станет тремя годами позже проводить схожую политику равноправия национальностей в соседнем афганскому Хорасану китайском Синьцзяне). Признав договор с Анварджаном заслуживающим соблюдения, Якубхан следующим своим решением назначил лакайца... своим заместителем, с тем, чтобы тот, как «друг», защищал Надира от кухистанцев, туркмен и прочих «общих врагов». Выдвижение Ибрагимбека было сродни назначениям восточнобухарских вождей «ревкомами» и командирами добровольческих отрядов Советской властью. Ибрагимбеку были оказаны причитающиеся ему в связи с назначением почести. Лакайские старики были чрезвычайно польщены. ⁹ Они, наверняка, посчитали, что не Ибрагимбек, а все племя удостоено этой высокой должности. Однако приступить к исполнению обязанностей Ибрагимбеку мешало то, что в Алиабаде в это время находился отряд из 500 мятежных туркмен и кухистанцев. Они искали помощи и покровительства эмигрантов. Надир и Якубхан приказали Ибрагимбеку, как заместителю воли, разоружить их. Таким образом, они хотели руками эмигрантов расправится с сакоистами и туркменами.

Вокруг истории с Ибрагимбеком во время его пребывания в Афганистане ведутся нешуточные споры. В истории Афганистана этот период известен как «джанги лакай», то есть «лакайская война». Сафархан вполне резонно считал назначение беглого бухарского басмача на правительственную должность опрометчивым поступком, могущим, как минимум, вызвать раздражение СССР, а как максимум, привести к образованию «узбекско-таджикского» государства на самом севере страны. С другой стороны, действия Надира по отношению к Ибрагимбеку не отличались последовательностью и доброжелательностью. Перед тем как позволить Ибрагимбеку приступить к исполнению обязанностей, Надир вдруг захотел поговорить с ним лично. В Алиабад был послан Мир Фатта, (полное имя – Мирфаттох), приближенный Алим Хана и сын Усмана Парвоначи, последнего премьер-министра Бухарского эмирата. Вместе с Мир Фаттой прибыл Агзам Ходжа, еще один приближенный Алим Хана из Кала-и Фату. Они привезли два фирмана, в которых содержался приказ следовать в Кабул. До конца года Надир и Алим Хан несколько раз посылали в Алиабад делегатов с письмами. Ибрагимбек, у которого за долгие годы постоянного напряжения и риска выработалось прекрасная интуиция, догадывался, что разговор с падишахом может закончиться самым плачевным для лакайца образом. Ибрагимбек отправился за советом в Шиберган к Халифе Кызыл Аяку (туркменскому лидеру и главному духовному лидеру эмигрантов, как туркмен, так и узбеков), который подтвердил его подозрения. Как вспоминал Каюм Парвоначи, Ишан Халифа Кызыл Аяк и Ибрагимбек три дня сидели взаперти, о чем-то беседуя наедине. Говорили ли они об объединении своих сил для захвата власти на всем севере? Не было ли у них плана идти обратно, за реку? Или они просто обсуждали возможные варианты выхода из ситуации, а именно, стоит ли мириться с Надиром или продолжать конфронтацию?

В конце концов, следуя совету туркменского вождя, Ибрагимбек решил отказаться от поездки в Кабул и ограничиться нанесением визита своему начальнику - воли Мазари Шарифа Якубхану. Порядок поездки из Шибергана в Мазари Шариф был следующий: сначала выезжает Халифа Кызыл Аяк с сотней видных суфиев, а на следующий день, в зависимости от приема оказанного суфиям, направляется Ибрагимбек со своими курбаши и двухтысячным войском узбеков и туркмен. Марш эмигрантского воинства размером в пехотную дивизию во главе с туркменскими сардарами и лакайским «генералом» мало походил на вступление в должность гражданского лица. Вероятно, эмигранты готовили, как могли, нечто вроде военного переворота или захвата власти в северных провинциях. Понятное дело, афганцы начали догадываться, что эмигранты затеяли неладное, и выставили охрану у резиденции прибывшей первой делегации суфиев во главе с Халифой Кызыл Аяком. Затем воли послал Ибрагимбеку письмо с требованием оставить людей и оружие в Балхе, а самому налегке прибыть в Мазари Шариф. К тому времени эмигранты узнали, что Ишан Халифа взят в кольцо и что хазарейцы настроены против туркмен. После бурных и эмоциональных совещаний было решено, что Ибрагимбек поедет в Мазар, но не один, а с отрядом из 400 вооруженных джигитов. 1 мая 1930 г. ибрагимовцы подошли к Мазари Шарифу, но в город для встречи с Якубханом войти не решились. Прибытие Ибрагимбека во главе внушительного отряда басмачей до крайней степени встревожило советское консульство в Мазари Шарифе.

Ибрагимбек с отрядом остановился в частном доме на окраине города. Ему, по его словам, не понравилось, что ему не уделили должного внимания. Прибывшие обнаружили, что город почти пуст и их никто не встречает. Узбеков и туркмен особенно расстроило то, что для них был приготовлен только один котел плова. По всей видимости, что-то спугнуло или насторожило Ибрагимбека, и он не решился пойти на обострение и решил отступить, чтобы выиграть время. На следующий день после сильного дождя он ушел в Сиягирд. Туда вскоре позвонил Якубхан. Состоялся телефонный разговор, в ходе которого Ибрагимбек высказал тому свою обиду. В ответ воли повторил требование Ибрагимбеку прибыть на службу в Мазари Шариф одному и на экипаже. Последнему перспектива именно такой службы не понравилась.

Афганцы, между тем, были начеку. Они отделили Ишана Халифа от узбеков и начали успешные переговоры с туркменами с целью их нейтрализации. Ибрагимбеку не оставалось ничего другогоо, как предложить сопровождавшим его туркменам вернуться в Балх, а самому отправиться к своим лакайцам в Алиабад. Через день после этого от воли к лакайцам прибыла новая делегация. В нее входили представители различных этнических групп провинции. Они еще раз заверили эмигрантов в дружелюбном отношении к ним афганской власти и Якубхана и пригласили Ибрагимбека в Мазар. К предыдущим условиям (сдать кухистанцев и вернуть оружие) делегация добавила предложение всем эмигрантам переселиться из Алиабада и Ак-тюбе в другие места, подальше от границы.

Гипотеза о том, что в 1929-1931 гг. Ибрагимбек был вовлечен в межафганские распри, в ходе которых каждая из партий стремилась использовать силу узбекских отрядов в своих целях, видится нам более вероятной, чем те, в которых утверждается, что эмигранты преследовали какие-то свои, «наполеоновские» цели (борьба против пуштунов, строительство своего государства и пр.). В 1930 г. за влияние в северных провинциях боролись различные феодально-клерикальные группы. Переманить на свою сторону эмигрантов пытались и сторонники крупного узбекского феодала Мирзы Касыма из Мазари Шарифа и таджики из лагеря сакоистов. Они, в отличие от эмигрантов, не рисковали, так как действовали на своей, афганской территории. Эмигранты же были гостями и для них поддержка той или иной стороны была чревата большими осложнениями. Их могли обвинить в причинении вреда стране, предоставившей им убежище. Имеющиеся источники позволяют сделать вывод, что эмигрантов все время беспокоили в первую очередь собственная безопасность и выживание перед лицом смертельной опасности, исходившей от жаждавшего мести Надира. Ибрагимбек и Ишан Халифа не были искушенными политиками, но в отсутствии чутья заподозрить их было нельзя. Интересно, что в легенде мухаджиров, изложенной автору Баширом Баглани, Ибрагимбек также предстает жертвой интриг:

«В тот момент один местный узбек сказал мухаджирам: «Вы, таджики и узбеки, рабы афганцев. Давайте сообща образуем свое государство». Ибрагимбек ответил отказом, и Халифа Кызыл Аяк тоже отказался. Местные (афганские) таджики и узбеки при встречах провоцировали Ибрагимбека, говоря: «Ты - гази, делай, что считаешь нужным, не слушай эмира Хашим Хана¹⁰: бинни-и пойзори афгон кач аст»¹¹. В то же время они жаловались эмиру Надир Хану на Ибрагимбека и утверждали, что последний собирается претендовать на афганский престол. Поэтому эмир потребовал, чтобы мухаджиры сложили оружие. На Навруз, (вероятно 22 марта 1930 г.-К.А.) Ибрагимбек прибыл в Кундуз на собрание влиятельных людей. Никто из присутствовавших не встал, чтобы поприветствовать вошедшего. Воли (правитель) нехотя поздоровался с Ибрагимбеком. Воли сказал:

- Бек бобо, я говорю в присутствии старейшин – сдайте оружие. Государство вас, если понадобится, защитит.

Ибрагимбек ответил:

- Мое оружие не направлено против Афганистана. Оно наше, мы его добыли в бою. Затем, Ибрагимбек сел на коня и отправился к мухаджирам. Он сказал семьям: «Уходим».

Так, ничем и завершилась попытка примирения с лакайцами и привлечения Ибрагимбека на службу к Надиру в качестве заместителя воли Кундуза. Ситуация оставалась напряженной, хотя открытой конфронтации удавалось избежать. Ибрагимбек со своим отрядом по-прежнему считался находящимся на афганской службе.

Неожиданно в конце июня 1930 г. происходит событие, прямых указаний на которое в доступных советских источниках нет. В северный Афганистан снова вошли красные войска. Не встречая сопротивления со стороны афганских войск, они совершили карательный рейд по селениям наиболее беспокойных эмигрантов - Алиабаду и Ак-тюбе. ¹² Это были части кавалерийской бригады САВО под командованием известного в Таджикистане комбрига Якова Мелькумова. ¹³ Ибрагимбек сообщил Сафархану о нападении, а сам с отрядом предусмотрительно ушел от прямой встречи с Красной Армией. На следующий день пришел приказ от Сафархана – вступить в бой с красными. Лакайцы обсудили ситуацию на совете. Они видели, что местные власти не препятствуют русским, и подозревали, что афганцы намеренно спровоцировали это вторжение, чтобы столкнуть их с Красной Армией. Советские источники подтверждают, что ибрагимбековцы избежали столкновения, но, тем не менее, утверждают, что красноармейцами уничтожены сотни басмачей. ¹⁴

Подобные акции устрашения «контрреволюционных отрядов» и населенных пунктов, расположенных на приграничных с СССР территориях, предпринимались Советами не раз. Они проводились во время гражданской войны в 1918-1920 гг. в Эстонии и Латвии. В Западном Китае вторжения по предварительному соглашению с китайскими властями против белогвардейцев атамана Бакича и восставших дунган Ма Чжунина осуществлялись в 1921 и 1932 гг. На Дальнем Востоке в 1929 г. отряд Красной Армии вторгся на китайскую территорию и подверг разгрому русский поселок Тенехэ. ¹⁵ К ним можно добавить т. н. «Колесовский поход» туркестанских большевиков в независимую Бухару в марте 1918 г. и гилянский поход в 1920 г. в Персию. Эти военные вторжения, с советской точки зрения, были ничем иным, как защитой своих границ путем проникновения и оккупации приграничных зон. Они были проявлением советского империализма и способствовали росту антисоветских настроений во всем мире. Во всех подобных случаях основными жертвами нападения оказывались мирные жители-эмигранты.

Очередная советская операция вторжения, на сей раз на афганскую территорию, как и все предыдущие, популярности СССР не прибавила. Данные о числе уничтоженных (до тысячи!) «басмачей» выглядят неубедительными и преувеличенными, хотя, по словам Ибрагимбека, «в Алиабаде и Ак-тюбе были проведены большие разрушения» ¹⁶.

Вскоре после ухода красного отряда в Алиабад с приказом от Алим Хана и Надир Шаха прибыть в Кабул приехал очередной гонец по имени Агзам Ходжа. Тон письма был резкий и категоричный. Алим Хан пригрозил, что если его приказание не будет выполнено, то между ним и Ибрагимбеком будет прекращена всякая связь. Это было последнее письмо Алим Хана своему лакайскому вассалу. Отказавшись подчиниться приказу, Ибрагимбек поставил своего патрона Алим Хана в трудное положение. Несмотря на то, что бухарский монарх-изгнанник имел теплые отношения с Бачаи Сако, тем не менее, его нельзя было причислять к принципиальным сторонникам последнего. Все «смутное» время свергнутый бухарский правитель оставался в Кабуле и отличился разве что тем, что остро критиковал политику Амануллы в своих воззваниях и в книжке воспоминаний «Тарихи хузал миллали Бухоро», вышедшей в том самом 1929 г. в Париже. Его связь с севером осуществлялась эпизодически, и большого влияния на принимаемые в общинах эмигрантов решения он не оказывал. По большому счету, Алим Хан все больше находился в хвосте событий, извлекая выгоду из сложившегося статус-кво. Так и теперь, после восшествия Надира, он решил восстановить доверие афганцев, вернув эмигрантов в подчинение падишаху. Тем более что Надир Шах, в отличие от Амануллы, был настроен против СССР и пользовался поддержкой Англии, на помощь которой всегда уповал Алим Хан. В такой ситуации Алим Хану, если он хотел сохранить расположение двора, не оставалось ничего другого, как осудить оппортунистически настроенного Ибрагимбека и встать на сторону Надира.

В июне 1930 г. Надир Шах назначил на должность «раиси танзимия» (представителя по поддержанию порядка) провинции Катаган-Бадахшан Ахмада Алихана, который прежде работал в администрации Амануллы. ¹⁷ Раиси танзимия встречался с Ибрагимбеком близ Ханабада, но ему не удалось растопить лед недоверия. Стороны обменялись взаимными претензиями и обидами и разошлись. Ибрагимбек определенных заверений не давал, пообещав ответить на ультиматум Алим Хана позже письмом. Сахибназар Рахимов, каратегинский таджик, один из редких грамотных людей, бывших рядом с Ибрагимбеком в то время, на допросе в ташкентской ЧК сообщал, что через несколько дней Ибрагимбек, посоветовавшись с курбаши и аксакалами, ответил Ахмаду Алим Хану примерно следующим образом:

«Вашему предложению не верю, считаю его неискренним, Если вы хотите действительно меня с моими людьми оставить у себя, то почему не предприняли никаких мер против прихода русских? (Имелось в виду вторжение отряда Мелькумова - К.А.) По-видимому, мое обезоружение связано с выдачей меня Советской власти».

Далее он отметил, что лучше сам пойдет на советскую территорию и там скорее сдаст как афганское, так и взятое ранее в Таджикистане оружие, чем согласится на этот обман.¹⁸

Получив такой резкий ответ, раиси танзимия приказал прекратить отпуск продуктов отрядам Ибрагимбека и повторил свой приказ немедленно сдать оружие. Тогда Ибрагимбек отступил в горы, затем спустился к Аму Дарье, где столкнулся с отрядом афганцев.

Весь июнь-июль 1930 г. прошел в мелких стычках Ибрагимбека с отрядами Сафархана. ¹⁹ Примерно тогда же состоялся первый бой между надировцами и эмигрантами в Хазарбаге. Там афганцы числом 500 человек при двух орудиях устроили засаду. Ибрагимбек с отрядом из 200 джигитов принял бой, в результате которого афганцы, потеряв 70 человек убитыми, оказались запертыми в крепости. Было взято 100 пленных, 2 пулемета, 100 винтовок. ²⁰ Побежденные афганские отряды, отступая, грабили селения эмигрантов. После этого столкновения Ибрагимбек собрал своих джигитов и принял меры для отражения возможного нападения афганцев. По сути, это было началом войны. С июля по октябрь 1930 г. «лакайская война» охватила весь пограничный район от Меймене до Бадахшана. Весь этот район с его важнейшими коммуникациями (дорогами и переправами) был взят под контроль эмигрантов. Все переходы на советскую территорию также охранялись ими. ²¹ Беками населенных пунктов были назначены курбаши. Небольшие афганские гарнизоны загонялись эмигрантами в крепости.

В октябре 1930 г. примерно 5 тысяч ополченцев с пулеметами и пушками под командованием Мухаммада Гаусхана были посланы из Кабула в Ханабад. ²² Это были не регулярные войска, а вооруженные племена приграничных провинций, многие из которых даже не являлись афганскими гражданами (то есть происходили из зоны пуштунских племен на границе Афганистана и Британской Индии). Они нападали на мирных эмигрантов, грабили их семьи. Из допросов плененных им пуштунов Ибрагимбек выяснил, что

«племена действовали по такой договоренности с Надир Ханом: за убитых и потерянных Надир не компенсирует. Кто останется жив, тот волен распоряжаться имуществом противника, как ему угодно. Поэтому так называемые афганские войска грабили беспощадно, забирали все до нитки, насиловали женщин. Никакого организованного снабжения этих отрядов довольствием не было, все было построено на системе грабежа. Именно поэтому я постоянно имел население на своей стороне и успешно бил афганцев».²⁰

Примерно такую же оценку действиям племен на севере Афганистана осенью 1930 г. дает в своем письме, адресованном Надир Хану, афганский священник по имени Миешох-и Хайрхох из Имам Саиба. Интересно, что, не скрывая своей антипатии к Ибрагимбеку (“да будет проклят отец этой свиньи”), автор письма, тем не менее, подтверждает его оценку действий афганских племен:

«Народ начал опасаться за свою жизнь, Люди из племен вазир, масуд, джадран занимаются только грабежами и не сделали ни одного выстрела ...Они ограбили весь Катаган и половину Бадахшана и овладели тысячами рупий, но никак не могут насытиться. Они заходят в жилища ни о чем не подозревающих людей. Потеряв стыд и совесть, позабыв бога, ходят они по кишлакам, делают все, что им заблагорассудится ...Люди ждут своей смерти, люди покидают свои земли».

В конце письма автор обращается к Надир Хану:

«Да стану я твоей жертвой. Или спроси у племени вазиров и других в последний раз, есть ли от них польза, кроме вреда, или прикажи, чтобы они не вредили. Неужели не сыты они милостью божьей и щедростью падишаха? Пусть постыдятся, и тогда закончатся распри между узбеками и всеми остальными».²⁴

Итак, осенью 1930 г. «джанги лакай» возобновилась с новой силой. На этот раз война развернулась между отрядами мухаджиров и их афганских сторонников с пришлыми отрядами проправительственных пуштунских наемников, поддерживавших Надир Шаха. Здесь Ибрагимбеку пригодился опыт боевых действий с регулярными войсками Красной Армии, который он приобрел в Бухаре. Он уклонялся от прямых столкновений с крупными подразделениями и неожиданно контратаковал отдельные отряды. Местные афганские узбеки и таджики по причине этнической общности находились с эмигрантами в хороших отношениях и, в целом, поддержали мухаджиров в борьбе с афганскими войсками, состоявшими из пуштунов. Баглани, этот яркий представитель среднеазиатской эмиграции второго поколения, оценивает деятельность Ибрагимбека в Афганистане положительно в том смысле, что он объективно защищал меньшинства от пуштунского шовинизма. По словам Ибрагимбека, местные узбеки и таджики послали в поддержку эмигрантам 25 отрядов численностью 2, 5 тысяч человек. ²⁵ Им раздавалось оружие, добытое в боях с афганцами. Местное население помогало и в снабжении отрядов. Наибольшую помощь эмигрантам оказало узбекское племя катаган. Их антипатию к афганцам Ибрагимбек объяснял тем, что “примерно 60 лет назад они были жестоко покорены афганцами”.²⁶

В Катагане общее число потерь в отрядах эмигрантов составляло 70 человек. Потери афганцев, по словам самого Ибрагимбека, исчислялись в 2-2,5 тысячи. ²⁷ Одновременно другие вожаки - Куганбек, Мулло Холдор, Мулло Джура Дахан - оперировали на рустакском направлении. Они заняли Янги Кала и Джульчу, осадили в крепости рустакский гарнизон, захватили много трофеев, в том числе и оружие. ²⁸ В селении Банги к Ибрагимбеку присоединились еще 300-400 местных узбеков и таджиков. Объединенный отряд составил 1,5 тысячи конных всадников. Им противостояли отряды племени мангал. Афганцы были смяты и бежали. Преследуя их, нападающие ворвались с разных сторон в Ханабад. “Переполох здесь был исключительный,”- с удовольствием вспоминал Ибрагимбек. ²⁹ Несколько дней отряды эмигрантов держали под страхом нападения Таликан.

Тем временем, басмаческие лидеры-курбаши стали оседать в разных районах в качестве беков. По признанию Алимардана, они отъелись, стали бесчинствовать, отбирать у населения лошадей и продукты. Это стало причиной того, что местные таджики и узбеки стали отходить от Ибрагимбека.³⁰ Тогда узбеки-эмигранты решили заручиться поддержкой туркмен. Утанбек направился в Шиберган для переговоров с Ишаном Халифой.

Для афганцев стала очевидной неудача их операции по умиротворению севера силой наемников из приграничных территорий. Надир Шах столкнулся с необходимостью организации новой, более масштабной экспедиции. Средств для ее проведения у него не было. Помимо севера, у него были проблемы и в перманентно мятежной приграничной зоне пуштунских племен. Поэтому он вступил в переговоры с англичанами на предмет оказания военной помощи. При этом Надир Хан шел на риск, так как афганцы, а также советская сторона могли выдвинуть против него обвинения в тайном сговоре с англичанами. Переговоры начались 16 июня 1930 г. Англичане проявили понимание и оказали услугу Надиру в такой щепетильной ситуации. ³¹ К 14 октября 1930 г. была завершена доставка в Кабул 10 тысяч ружей и 10 000 фунтов стерлингов. Это был подарок английского правительства, часть которого пошла на подавление восстания эмигрантов из Средней Азии.

Итак, получив помощь от Англии, Надир Хан решил положить конец беспорядкам в северных провинциях, которые не прекращались с момента падения правительства Амануллы. Для этой цели 4 декабря он направил на север своего брата и военного министра Шахмахмуда. ³² В феврале 1931 г. «лакайская война» вступила в свою заключительную фазу. Шахмахмуд повел крупные отряды на скопление эмигрантов в Ак-тюбе. К тому времени в этом кишлаке осталось только 200 семейств. Конгратский вождь Ишан Палван (Бахадурзаде) из Кобадиана вспоминал, что к конгратам и лакайцам пришли представители Шахмахмуда и пригласили всех старейшин в Ханабад.

В это время Ибрагимбек, по его словам, сильно заболел и послал в бой своего молодого командира Утанбека во главе отряда конгратов и дурменов, который занял позицию в 2 километрах от афганцев и устроил перестрелку, продолжавшуюся 12 дней. Семьи эмигрантов, видя, что конфронтация с афганцами зашла слишком далеко, пытались призвать курбаши пойти на мир. Но последние не отпускали племена от себя. Утанбек, например, насильно вернул семьи, которые пытались уйти в Мазари Шариф. Он приказал даже отобрать у них хороших лошадей, чтобы не допустить повторного побега. В дальнейшем племена разделились. Часть пошла за отрядами к границе, другая решила остаться.

Положение эмигрантов ухудшалось:

«Я видел, что обстановка сгущается и складывается явно не мою пользу...Поэтому я предложил своему аксакалу мулле Джуракулу поехать в Сараи Камар (современный поселок Пяндж в Таджикистане-К.А.) и договориться с представителями Советской власти о том, чтобы нас приняли и дали возможность жить мирно. Мулла Джуракул съездил и вернулся. Он сообщил, что его выслушали и обещали снестись по этому поводу со Сталинабадом и Москвой»³³

вспоминал Ибрагимбек. Вскоре он послал в СССР договариваться о переходе другого эмиссара - Муллу Юсуфа. Тем не менее, внятного ответа от советских пограничников не последовало. Именно тогда, в начале декабря 1930 г., афганцы во главе с Шахмахмудом начали преследование ибрагимовцев. Не давая им опомниться, афганцы гнали эмигрантов к границе. В конце февраля Ибрагимбек получил письмо от Ишана Халифы, руководителя туркмен и главного авторитета среди эмигрантов, смысл которого сводился к тому, что оставаться в Афганистане нельзя и необходимо уходить в Иран.

«Я ответил ему», - вспоминал Ибрагимбек, «что куда бы мы ни поехали, от нас везде потребуют сдать оружие, и что лучшее направление - советская территория. Там, в родных местах сдадим оружие советской власти». ³⁴

Туркмены обсудили предложения узбеков и отказались от них. Так, пути лакайцев и туркмен разошлись. При этом отношения между ними не изменились. Сотрудничество эмигрантских групп, их преклонение перед общим духовным лидером-накшбандийцем Ишаном Халифой сочеталось с их изолированностью друг от друга и «сбалансированном» оппозиционном отношении друг к другу.

Туркмены повернули своих лошадей на юг. Они покинули узбеков, которые отступали под ударами афганцев к границе. Вскоре туркмены отказываются от заявленного ранее намерения бежать в Иран. Халифе Кызыл Аяку, стоявшему главе сплоченного и многочисленного сообщества туркмен, в отличие от Ибрагимбека, удалось договориться с афганцами и сохранить нормальные отношения с Алим Ханом и Надиром. Благодаря своему политическому опыту и умению находить компромиссы, он сохранил целостность среднеазиатской эмиграции в Афганистане и не прекращал своих усилий по борьбе против СССР вплоть до конца Второй мировой войны. Ибрагимбек же остался упрямым нонконформистом, свободолюбивым бандитом, вождем маргинализированного и проклятого племени, запутавшимся в хитросплетениях советской и афганской политики первой трети ХХ века. Жизнь в Афганистане тяготила его. Он не мог и не хотел вести более сложную политическую борьбу против своих врагов. Равным образом, он был далек от нескончаемого «сбалансированного» конфликта между различными этнолингвистическими, конфессиональными и региональными афганскими группами.

Ибрагимбек вспоминал о своих переживаниях, связанных с уходом туркмен и военными неудачами в войне с афганцами в феврале-марте 1931 г.:

«У меня тому времени созрело твердое решение вырваться на советскую территорию во что бы то ни стало, но перед этим разделаться с афганцами, которые все время находились у меня на хвосте».³⁵

Такова общая канва истории заключительного этапа пребывания Ибрагимбека в Афганистане. Ее можно считать ясной только после того как выяснится, чем был уход эмигрантов в советские пределы: бегством от афганцев, реэмиграцией или вторжением с целью поднять восстание против Советской власти? Не было ли результатом усилий советской и афганской дипломатии то, что афганцы гнали эмигрантов не куда-то во внутрь страны, а именно к советской границе? Действительно, версия с ловушкой выглядит правдоподобной. Однако остается много неясностей в вопросе о взаимоотношениях Ибрагимбека с Советской властью накануне перехода. Мог ли Ибрагимбек уйти вместе с женщинами и детьми, не имея гарантий с советской стороны? Вероятно, какие-то гарантии все-таки были получены, и он действительно рассчитывал на амнистию себе и эмигрантам. Но для этого ему надо было продемонстрировать свое миролюбие и сдаться немедленно после перехода советской границы. Однако мысль о сдаче ему, непобедимому гази, была противна. Гордый лакаец надеялся на заключение соглашения без ущерба для своего престижа. Он, разумеется, не исключал возможности повоевать перед сдачей и на советской стороне.

По признанию самого Ибрагимбека, он был склонен к тому, чтобы сложить оружие, но прибывавшие нескончаемым потоком беглецы из СССР говорили ему, «что весь народ угнетен советской властью и стонет от нее». В самом деле, в 1930 г. правительством СССР было принято постановление об орошении Вахшской долины Таджикистана. Начали создаваться колхозы, возникали новые населенные пункты, переименовывались старые. На карте недавно образованной таджикской республики появились города с необычными названиями: Сталинабад, Кагановичобад, Бауманабад, Куйбышев и другие, прославлявшие новых вождей и героев. На юг Таджикистана переселялись хозяйства из различных областей Узбекистан и Таджикистана, многие из которых бежали дальше – за Аму-Дарью. Среди них было немало басмачей. Только на протяжении 1930 г. и начала 1931 г. к Ибрагимбеку из Таджикистана прибыли несколько групп противников Советской власти, включая Мирназара, Усманкула (сына Давлатмандбия – «шахида», похороненного рядом с Энвер Пашой), Азима Марка, Кугана Токсабо, Шохасана и многих других. Эмигранты первой волны (1921-1926 гг.), к которым принадлежал Ибрагимбек, были поражены масштабами второй волны эмиграции. Помимо собственно басмачей, в Афганистан на рубеже 1920-х и 1930-х гг. бежали массы тех, кто уже имел опыт жизни в СССР.

Насильно согнанные из различных частей СССР на юг Таджикистана для освоения Вахшской долины и развития хлопководства, они ожидали осени, когда в Аму-Дарье спадет вода, а ночи станут длиннее, чтобы без проблем уйти на афганский берег. Среди бежавших были люди разных национальностей, включая ирусских (в том числе казаков), татар, евреев, выходцев с Кавказа. Главным же образом, это были таджики и узбеки Ферганы и Зерафшана, которые в дальнейшем поднимут на высокий уровень сельское хозяйство Афганистана, а также его культуру. В отряде самого Ибрагимбека был русский врач, несколько бойцов осетин. По словам Ибрагимбека, когда он ездил к Ишану Халифе Кызыл Аяку «договариваться о совместном переходе на советскую территорию, то он (Ишан Халифа - К. А.) говорил мне (Ибрагимбеку -К.А.), что в течение января и февраля 1931 г. в Афганистан перешло до 20 тысячи хозяйств».³⁶ Вновь прибывшие во время войны с афганцами в 1930-1931 гг. составили ядро наиболее боеспособных эмигрантских отрядов. За плечами многих из них были долгие годы упорного сопротивления большевикам. Большинство беженцев шли именно к Ибрагимбеку. Для них он был символом бескомпромиссной борьбы с большевиками. Беженцы рассказывали, что власть отбирает имущество, преследует религию, производит аресты и репрессии, и потому они вынуждены были бежать. Эти люди не питали никаких иллюзий относительно Советской власти и были настроены самым решительным образом. Эмигранты убеждали Ибрагимбека, что если он перейдет границу СССР и начнет там борьбу, то все население поддержит басмачей и выступит против Советской власти. Вполне вероятно, в числе тех, кто склонял Ибрагимбека к переходу с целью восстания, были и засланные большевистские агенты. Их целью было заманить басмачей на советскую территорию.

Все же решающим фактором, определившим судьбу Ибрагимбека, были дипломатические маневры афганского правительства. Приближенный Алим Хана Юсуфбай Мукимбаев оказался близким человеком нового короля Афганистана Надир Шаха, с которым они не раз встречались во Франции и Швейцарии. По словам Алимардана Додхо (одного из курбаши Ибрагимбека, попавшего вместе с ним в плен), взойдя на престол, Надир пригласил Мукимбаева в Кабул и предложил стать посредником для переманивания на свою сторону Алим Хана и Ибрагимбека. Именно по совету Мукимбаева Алим Хан настаивал на том, чтобы Ибрагимбек прибыл в Кабул.³⁷ Как указывалось выше, Ибрагимбек, почуяв неладное, отказался выполнить приказ своего патрона и Надира.

Одновременно с лакайским, Надир самым решительным образом решил «туркменский вопрос». Он разоружил находившихся в Кабуле еще со времен Бачаи Сако (1929 г.) туркмен Клыч Сардара и Пашу Сардара с их 90 джигитами. Последним не оставалось ничего другого, как засвидетельствовать свою покорность новому королю. Надир, в свою очередь, поступил как великодушный правитель. Удостоив сардаров чином «корнейл», он отправил их с щедрым подарком - 100 000 рупиями - обратно к Халифе Кызыл Аяку. ³⁸ Кызыл Аяк примирился с афганцами, но не выступал против Ибрагимбека. В марте 1931 г. он просто не поддержал его и оставил один на один с афганцами. Будучи умным политиком, духовный лидер среднеазиатских эмигрантов не мог не догадываться, что, разойдясь с Ибрагимбеком, он обрекает последнего на явную гибель.

Таким образом, афганцы, задобрив заранее туркмен, начали операцию по ликвидации Ибрагимбека и его басмачей. Они прижали эмигрантов к самой границе. Ибрагимбек остался совершенно один. Туркмены и Алим Хан отвернулись от него, а Надир считал его своим смертельным врагом. В Афганистане его ничего больше не удерживало. Выйдя на пологий берег Аму-Дарьи, Ибрагимбек оказался перед трудным выбором. Сдаться Советской власти без боя для него означало спасти себя и своих ближних, но «потерять лицо». Для гордого лакайца было немыслимым лишиться доверия отрядов и поддержки части населения, которое продолжало видеть в нем бескомпромиссного и непобедимого героя и «гази». С другой стороны, воевать с Красной Армией на советской территории, имея в своем тылу недружественный Афганистан, означало неминуемую гибель. В конце марта Ибрагимбек собрал своих курбаши в местечке Каптарали. Было решено:

«уйти на советскую территорию, а там будет видно: если население поддержит, то начнем широкую борьбу с Советами, если нет - заведем с властью переговоры о сдаче».³⁹

Итак, афганская война Ибрагимбека, прозванного англичанами афганским Робин Гудом⁴⁰, закончилась после окончания празднования Навруза, в конце марта 1931 г. Неспособный разобраться в премудростях политики, павший жертвой интриг афганских наушников, разочарованный предательством бывших друзей он, повинуясь скорее первобытному инстинкту, чем трезвому расчету, делает единственно правильное с его точки зрения решение - уйти в Советский Таджикистан. При этом он сказал: «Пусть лучше меня убьют большевики, чем афганцы».

Заключение

Подробный ответ на вопрос, чем же было басмачество на cамом деле, займет немало страниц. Автор пытался дать ответ на этот вопрос в своей монографии. В настоящей же публикации ограничимся лишь тем, что укажем, чем оно не было. Басмачество не было объединительным национальным или мусульманским движением, альтернативным колониализму и большевизму. Оно так и не стало массовым движением за свободу от правления иностранцев, аналогичным индийскому национализму, ставшему достойным ответом британскому колониализму. Все 1920-е гг. в регионе было два не связанных между собой центра сопротивления: туркестанское движение националистов-пантюркистов и религиозно-эмиристское повстанчество Бухары. Первое оказалось элитистским, замкнутым феноменом, неспособным вдохнуть свой реформаторский дух в народные массы. Второе же, лишенное надлежащего культурного руководства, превратилось в деструктивную силу, вставшую на пути иницированной извне модернизации общества.

В религиозно-эмиристском повстанчестве Восточной Бухары центральную роль занимал наш герой. Многие критики Ибрагимбека совершенно справедливо указывают на криминальный аспект басмачества. В самом деле, басмачество явилось одним проявлений религиозно-освободительной войны, приведшей к всплеску неконтролируемого насилия и потерям среди мирного населения. Были в его рядах и чисто уголовные, вернее уголовно-этнические отряды. Однако целью басмачества было отнюдь не насилие над населением. Равным образом, репрессии Советской власти были второстепенными по отношению к центральной задаче «строительства социализма».

Ибрагимбек был мало похож на лидера военно-политического движения. Он, как и другие «робингуды», в которых не было недостатка у различных народов и культур, явился, по выражению замечательного неомарксистского историка Эрика Хобсбаума, «социальным бандитом», ⁴¹ в котором воплотилось вековое стремление бедного, подавленного и обманутого аграрного населения к свободе, героизму и справедливости. Конечно, «социальный бандитизм» Ибрагимбека не был направлен против богачей, как в случае с его современником мексиканцем Панчо Вильей, или более старшим земляком таджиком Восеъ. Возвращал Ибрагимбек не имущество, а иллюзию восстановленного достоинства, чести и защиты. Подобно другим «социальным бандитам», Ибрагимбек был повстанцем в том смысле, что он, поднявшись на волне массовой мобилизации, бросил вызов рутинной крестьянской пассивности, покорности и бездействию. Он был не столько лидером, сколько симптомом народного недовольства. Басмачество, хоть и не ставило специально такой цели, оставило свой след в мировой истории, сдержав пламя «мировой революции» у берегов Аму-Дарьи и предгорий Гиндукуша. Однако реальный вклад басмачей в освобождение Средней Азии невелик. Басмачество лишь указывало на наличие таких ценностей как свобода и независимость, но оно не знало как их достичь.

ПРИМЕЧАНИЯ:

¹ Дело 123469. С.224.

² АКПТ, ф. 1, оп. 1, д. 276, л.69.

³ Adamec W. Ludwig. Afghanistan’s Foreigh Affairs to the Mid-Twentieth Century. Relations with the USSR, Germany, and Britain. Tucson, Arisona: The University of Arisona Press,157.

⁴ Дело 123469. С.43.

⁵ См.: Агабеков Г. ГПУ Записки чекиста. С. 179-180.

⁶ Дело 123469. С.44.

⁷ Там же.

⁸ Дело 123469. С.50.

⁹ Дело 123469. С.61.

¹⁰ Здесь Баглани оговорился. Эмиром в это время был Надир, которого в 1933 г. сменил Захир Шах. Хашим Хан был премьер министром при Захире.

¹¹ «У недостойного афганца нос кривой» (то есть не стоит им доверять).

¹² Дело 123469. С.65.

¹³ Мелькумов был хорошо известен среди басмачей и эмигрантов как Якуб Тура.

¹⁴ Аптекарь П. «Cпециальные операции Красной Армии в Афганистане в 20-е годы» http://www.rkka.ru/ibibl1.htm

¹⁵ См.: Дни (Париж), 1929, 17 ноября, Комсомольская правда, 1991, 2 октября.

¹⁶ Дело 123469. С.72.

¹⁷ IOR:R/12/LIB/108

¹⁸ Дело 123469. С.347. Интересно, что Рахимов не значится в списке приговоренных. Видимо он допрашивался как свидетель.

¹⁹ IOR:R/12/LIB/108.

²⁰ Дело 123469. С.26.

²¹ Дело 123469. С.28.

²² Там же.

²³ Дело 123469. С.171-172.

²⁴ Национальный архив Афганистана. Коллекция отдельных документов, No.435 (Из личного архива С. Шохуморова)

²⁵ Дело 123469. С.197.

²⁶ Дело 123469. С.202.

²⁷ Дело 123469. С.172.

²⁸ Там же.

²⁹ Дело 123469. С.88.

³⁰ Дело 123469. С.37.

³¹ IOR:R/12/LIВ/108.

³² Марват Ф. Дар мукобили коммунизми рус. С.130.

³³ Дело 123469. С.79.

³⁴ Дело 123469. С.91.

³⁵ Дело 123469. С.91.

³⁶ Дело 123469. С.177.

³⁷ Дело 123469. С.164-165.

³⁸ Дело 123469. С. 197.

³⁹ Дело 123469. С.36.

⁴⁰ «Sunday Times», December 7 1930.

⁴¹ See: Eric Hobsbawm Bandits. Weidenfeld & Nicolson, 2000.

ОБ АВТОРЕ: Камолудин Абдуллаев - кандидат исторических наук (1983 г.), независимый исследователь, автор нескольких книг по ранней истории Советской Средней Азии и Таджикистана, а также гражданской войны в Таджикистане. Живет в Душанбе.

История в лицах. «Наполеон из Локая». Часть I, 03.09.2007

История в лицах. Балджувон: Смерть «летучего голландца Востока», 06.08.2007

История в лицах. Последний мангыт, 30.07.2007