Герб Самарканда на решетке ограждения здания городской администрации

В очередном письме нашего читателя – рассказ о том, как выживает простой житель Самарканда.

* * *

«Здравствуйте! Хочу рассказать вам, как выживают люди во втором по величине городе Узбекистана – в Самарканде.

Где ж ты, мой огонек?

В далеком 1997 году я поступила в Самаркандский госуниверситет имени Алишера Навои. Девятнадцатого сентября всех студентов этого вуза стали по традиции вывозить на хлопковые поля (об этом чуть позже). Вернувшись с полей двенадцатого ноября, я обнаружила, что в отдельных районах нашего города резко упало давление природного газа. Конфорки газовой плиты зажигались, но пламя было столь слабым, что моей маме приходилось подниматься в четыре-пять часов утра, чтобы поставить на огонь чайник, вода в котором успела бы закипеть только часам к восьми утра, то есть - к нашему уходу в школу/университет/на работу.

Представьте себе огонек, который еле-еле мерцает, то и дело норовя потухнуть. Как можно на таком огне приготовить пригодную к употреблению пищу? Варить еду приходилось либо на электрической плитке, при условии, что электричество не отключено, либо во дворе на костре, несмотря на мороз.

Пройти мимо газовой плиты и не потушить пламя, нечаянно обдав его слабым ветерком, было очень сложно. А если не заметишь, что огонь потух, то вскоре комната могла заполниться газом и появлялась вероятность взрыва.

У нас частный дом и в лучшие годы он отапливался с помощью собственной системы парового отопления. Но в последние годы из-за нехватки природного газа система потеряла актуальность, более того - приходилось сливать воду из труб, дабы они не лопнули от замерзшей воды.

Что интересно, давление газа напрямую зависело от того, какая погода была за окном: если хорошая – газ просто отличный, можно и дом согреть, и приготовить все что угодно, и в бане своей искупаться. Но стоит на улице чуть похолодать – давление газа тут же сходило на нет.

От холода невозможно было даже спать, если бы мама, великая изобретательница, не придумала свой вид обогрева постели. Она загодя брала чистые кирпичи и грела их на этом мизерном огне часа три-четыре, затем засовывала каждый кирпич в отдельно сшитый мешочек и выдавала нам по одному (у меня еще два брата, бабушка) для того, чтобы мы могли согреть сначала постель, а потом переложить кирпич к ногам. Естественно, этого тепла на всю ночь не хватало, так как кирпич, как и любое другое неодушевленное тело, имеет особенность остывать, если нет подогрева извне.

Благо, у моего отца есть возможность выезжать за границу. Из одной своей командировки в Китай он привез нам волшебные матрацы: они подключались к сети и разогревали постель. Если нам очень везло и ночью электричество ни разу не отключали, можно было выспаться.

Жители Самарканда. Фото ИА «Фергана.Ру»

Это хорошо, что у отца была возможность привезти нам эти постели-обогреватели, а как же выживали другие люди?

История с низким давлением газа повторялась из года в год. Затем начались и проблемы с электричеством. Сети не выдерживали перегрузок из-за различных обогревателей, плиток, которые люди стали использовать, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие газа. Но и света не было порой несколько суток подряд. Люди в Самарканде не живут, а выживают…

Потом появилась альтернатива - отдельные ГРП (газорегуляторные пункты), покупая которые за «бешеные» деньги, люди все равно не всегда получали гарантию, что давление будет достаточным для удовлетворения минимальных нужд в потреблении газа человеком в зимний период года.

Известно, что наш природный газ продается другим странам. Получается, что, экономя на своем населении, в течение более десяти зим отключая газ, государство продает его другим странам. Неужели население Самарканда, второго по величине города в Узбекистане, достойно замерзания, в то время как государство наживается? Ведь Самарканд – очень древний и красивый город, где можно было бы хорошо развить индустрию туризма, это город, который мог бы приносить в казну государства много денег. Так нет, лучше сию же минуту получить прибыль в разы меньшую, продавая газ, нежели вложить деньги в привлечение туристов из различных стран, а это, кроме прочего, - рабочие места, чего так не хватает сегодня узбекистанцам, и что способствовало бы повышению уровня жизни населения не только Самарканда, но и его пригородов.

Жители Самарканда. Фото ИА «Фергана.Ру»

Обидно, что не знала своих прав

Теперь хочу остановиться на теме использования детского труда при сборе урожая хлопка. К своему удивлению, недавно обнаружила, что я, оказывается, могла и не ездить на сельхозработы и была бы совершенно права. Правда, за неявку на сбор хлопка нам грозили отчислением из вуза, а так как я поступила на бюджетное отделение, мне было очень жаль потраченных усилий, да и учиться очень хотелось.

Как я уже говорила, в 1997 году я поступила в СамГУ имени Алишера Навои на самый престижный факультет, не буду пояснять какой, и так понятно (вероятно, имеется в виду юридический факультет. - Прим. ред.). Мы отучились всего пятнадцать дней, когда поступил приказ о том, что все студенты должны 19 сентября явиться к воротам университета с раскладушками и необходимыми вещами, для того, чтоб отбыть в кишлак Гузалкент для сбора хлопка. На тот момент мне еще не было и шестнадцати лет: я пошла в школу в пятилетнем возрасте, благодаря чему окончила школу в пятнадцать лет и сразу же поступила в университет.

Самарканд. Главное здание Государственного университета. Фото ИА «Фергана.Ру»

Получается, если мне не было и шестнадцати лет, значит, меня не имели права заставлять ехать на поля и работать, поскольку в данном случае был использован детский труд, а это запрещено законом. Мне до сих пор обидно, что я тогда не знала своих прав и не настояла на том, что имею права не ехать на эти сборы.

А годом позже стали вывозить не только студентов, но и школьников. На поля ездил и мой братишка, а ему было всего тринадцать лет. Это просто возмутительно. И я уверена, что сейчас в Самарканде так же продолжают вывозить ДЕТЕЙ (!) на поля, используя их в качестве бесплатной рабочей силы.

Хлопковая романтика

Условия проживания и работы на полях были ужасны. Нас поселили в небольшой сельской школе. Левую часть школьного коридора отделили для нашего проживания партами, а в правой продолжали учиться дети. В одном кабинете размещали по десять-двенадцать человек. Деревянные полы ходили ходуном, не были выкрашены, в нескольких местах зияли дыры.

Нас кормили только обедом, который привозили на поля, но то, что нам давали в качестве пищи, едой назвать было нельзя: мутная водичка, в которой плавало несколько кусочков морковки. И это обед для работников, которые пашут на поле как волы?

А примерно через месяц нас и вовсе перестали кормить, не выдавали даже хлеба. Приходилось ходить по всему кишлаку и клянчить еду у местного населения. Конечно же, у нас были и пиры, когда приезжали родители студентов, но, сами понимаете, все хорошее заканчивается рано или поздно, тем более, что приходилось делиться с кучей народу.

Привозили нас на поля, на которых уже нечего было собирать, кроме редких остатков низкопробного хлопка или курака (нераскрытых или слегка раскрытых коробочек хлопчатника, остающихся на растении после осенних заморозков. - Прим. ред.). На таком поле реально было собрать всего семь-восемь килограммов хлопка, и то, если работать не покладая рук с утра до самого вечера. А норма для каждого студента была установлена пятьдесят килограммов. И если студент восемь килограммов, то оставшиеся сорок два записывали ему в качестве долга. Каждый килограмм стоил определенное количество денег. К моменту возвращения студентов в город, спустя два месяца, у каждого набежала такая сумма долга, которую можно было покрыть, лишь расставшись с несколькими нашими стипендиями, которые, соответственно, нам и не выдали.

На поля нас возили в грузовиках, на тракторах, на которых присутствовала надпись о том, что в них НЕЛЬЗЯ перевозить людей. Это в городе еще более-менее нормальные, ровные дороги, а представьте, как едет грузовик или трактор по бездорожью! Нас набивали в эти машины как сельдь в бочку. Один из нас следил за дорогой и предупреждал о ветках, которые могли больно ударить по лицу. Когда появлялась такая опасность, мы дружно падали на колени, пытаясь избежать удара. Вот и представьте, что творилось в машине, когда и без того было ни развернуться, ни повернуться.

Отвозили нас всегда на разные участки. Одни располагались в восьми километрах от нашего места проживания, другие – в двадцати. Пару раз за нами забывали прислать пресловутый трактор или грузовик, и нам приходилось топать пешком до «дома», на что уходило по несколько часов. Утром было прохладно, и мы старались одеться потеплее, но к обеду становилось очень жарко, а питьевой воды на поле не было. Приходилось пить из всяких ручейков, источников, вода в которых была подозрительной, но мучившая жажда закрывала нам на опасность глаза. Иногда воду привозили на поля в цистернах, но идти за ней на соседнее поле, выстаивать очередь и не получать ничего, так как вода быстро заканчивалась, было очень обидно. А позже, по возвращении в город, один из наших однокурсников попал в больницу с «желтухой».

Отбой объявлялся в 22.00, и не дай Бог, если преподаватели – наши смотрители - видели в наших комнатах свет. Один раз дошло до абсурда. Мальчики пришли в гости к девочкам, время было уже больше 22.00. К нам явились наши преподы и заставили писать объяснительные: девочек – почему не спим и почему мальчики у нас в комнате, а мальчиков заставили объяснять, почему не спят и почему находятся у девочек в комнате. Объяснительные писались нами до трех часов ночи, поскольку написанные нами бумажки рвались, так как не устраивало объяснение, затем писались новые, и это длилось почти до самого рассвета. А в шесть часов утра наступил подъем, спустя час мы вышли на поле.

Еще, помимо всего этого, с периодичностью примерно раз в неделю студенты наблюдали, а порой и сами участвовали в различных драках с коллегами по несчастью с других факультетов. Нам было очень страшно это видеть.

Домой за два месяца меня отпустили лишь однажды, ровно на один день. Дома я смогла принять ванну, ведь на хлопке мы мылись только в тазике, а это полноценным мытьем не назовешь.

Много было всего, впечатлений получили море, поближе познакомились друг с другом, а, побывав в трудных ситуациях, каждый сделал для себя определенные выводы.

Разве не кощунство?

На следующий хлопкоуборочный сезон я выправила себе справку о том, что больна и по медицинским показаниям не могу участвовать в сборе хлопка. Мне говорили, что это кощунство, что нельзя приписывать себе несуществующие болезни и тому подобное. А разве не кощунство терять здоровье на этих самых полях, работать с утра до вечера, а потом еще и оставаться должником перед государством? Разве не кощунство вырывать два месяца из учебного года и потом растягивать его до начала августа, а с сентября начинать новый учебный год, чтобы, проучившись всего несколько дней, опять ехать на эти поля?

Может быть, у меня все изложено сумбурно, хаотично и нелогично, но это все то, о чем я думаю до сих пор и что меня очень беспокоит. Хотя сейчас я живу не в Самарканде, но все равно очень люблю свой город, очень-очень, и всегда переживаю за него. Спасибо всем, кому хватило терпения прочитать мое сочинение до конца.

С уважением, Зарик».