В Государственном Музее Востока в Москве художник Александр Волков прочел лекцию «Среднеазиатская чайхана».

Александр Александрович сидел в зале, окруженный картинами своего отца - знаменитого художника Александра Волкова, автора «Гранатовой чайханы», - и говорил, конечно, не только и не столько о чайхане, сколько вообще о Востоке, о том, как неторопливо текла там жизнь, как ценили разговоры за чашкой чая и покой, как гостеприимство было важнее прибыли, а добрая память хранилась дольше фарфора.

Говорил он и об отце, его живописи и поэзии. Мы побывали на лекции и записали для вас некоторые истории. Повествование ведется от первого лица.

* * *

В чайхане над родниками

Верят в рыб, ушедших в землю,

И, прикрыв виски руками,

Плеску струй часами внемлют.

(А.Н.Волков)

В этом четверостишии - неторопливая атмосфера чайханы, где люди часами сидят, размышляют, беседуют… Чайхана - особая форма существования, очень важная на Востоке. Чайханы, которые сейчас открываются в Москве и Ташкенте, больше похожи на дорогие рестораны. Настоящая же чайхана должна быть дешевой. Она и была дешевой: три копейки чайник, пять копеек лепешка, и сиди, сколько хочешь, никто тебя не торопит…

Мне посчастливилось: году в 1960-м я попал в Маргилан, узбекский город рядом с Ферганой. Меня пригласил мой друг Дамир Рузыбаев, скульптор, мы вместе учились. Это был настоящий узбекский город с сохранившимся национальным укладом. Чайхан в нем было невероятное количество, почти на каждом углу. Люди по вечерам шли туда, как в клуб, посидеть, поговорить… Иногда, раз в неделю, в чайхане собирались друзья, готовили какую-нибудь еду, и все так неторопливо, спокойно.

В Маргилане была одна чайхана, атмосфера которой отличалась удивительным покоем. Мы с Дамиром проводили в ней долгие часы, и в течение двух месяцев почти не выходили из нее - сидели там и рисовали. Постепенно публика к нам привыкла, перестали на нас обращать внимание, и мы сделали большую серию портретов посетителей чайханы.

Согласно восточным традициям, женщины в чайхану не допускались, и если муж надолго задерживался, то жена не могла просто войти и сказать: иди домой, - это было бы оскорблением в глазах окружающих. Только сын или дочка могли зайти в чайхану, вызвать оттуда папу и тихонько сказать: мама говорит, пора домой.

В этом был определенный смысл. Я застал время, когда в чайхане не так пили водку, как сейчас, - а просто пили чай и беседовали. Но присутствие женщин, не в обиду им будь сказано, - вызывает повышенный интерес окружающих, даже если беседы идут за чаем, и часто из-за красоты женщины возникают скандалы или ссоры. В чайханах же этот вопрос был снят, люди приходили для общения друг с другом. Это был восточный вариант английского клуба. Исключение составляли чайханы возле базара, для путников, туда можно было приходить и с женщинами.

Фрагмент фотографии С.М.Прокудина-Горского «В самаркандской чайхане». Примерно 1915 год.

Летом, в жару, мы с Дамиром и Женей Кравченко ходили по Маргилану с этюдниками. Но на 45-градусной жаре это был путь от одной чайханы до другой: мы садились, пили чай, приходили в себя и шли дальше.

У нас была любимая чайхана, которая находилась рядом с садом, где был летний кинотеатр. И мы с Кравченко часто там засиживались часов до двух ночи, никто нас не выгонял. Пока сидишь - чайханщик тебе подает чай, и даже если задремлет, то можно его разбудить. И он не будет ворчать, а обязательно принесет тебе новый горячий чайник… Все это стоило несколько копеек, мы были небогаты деньгами.

В кинотеатре в это время шел американский фильм «Синдбад-мореход», на него ходили семьями: с детьми, женщинами, стариками. И когда на экране появлялся одноглазый Див, женщины закрывали глаза, дети прятались за бабушек, а старики говорили, качая головой: «Вот, а вы говорите, что нет ничего сверхъестественного. А Див?! Див-то есть! Раз в кино показывают…» Они воспринимали этот фильм почти как документальный. Наверное, более восторженных и признательных зрителей у «Синдбада» нигде не было, его пересматривали по многу раз…

У нас была еще одна любимая чайхана, совсем простая. Представьте себе: линия глиняных дувалов, и вдруг в одном месте - ниша. А в ней стоит самовар, чайник, сидит чайханщик. За дувалом - старое кладбище. Восточное кладбище отличалось тогда от европейского: просто холмики, никаких надгробных памятников с надписями или скульптурными изображениями. Возле чайханщика лежала циновка, мы на нее садились и пили чай. Рядом, за забором, - кладбищенская пустыня, и Москва кажется настолько далекой, с ее бешеной жизнью, что почти не существующей. Тебя затягивает совершенно другое время, даже исторически другое.

Александр Волков рассказывает о чайхане в московском Музее Востока. Февраль 2015 г. Фото © Ольги Сухаревой.

* * *

В одном из путешествий я, Дамир Рузыбаев и Женя Кравченко поехали в Кувасай - город угольщиков, находится он в предгорье Ферганских гор. Был март, уже наступала весна, появлялась зелень. И мы, переночевав в Кувасае, пошли в предгорье, не зная дороги, куда глаза глядят. Представьте - вокруг простор, свобода, и вы бредете в горы без маршрута, куда кривая выведет. И вот мы поднимаемся на перевал - и перед нами открылся кишлак.

Мы написали несколько этюдов, пока был свет, и спустились в кишлак: мы знали, что там наверняка есть чайхана, где можно будет переночевать.

Заходим в чайхану. А кишлак был довольно отдаленный, там были проблемы с электричеством, и чайхана освещалась керосиновыми лампами - большими старинными лампами, которых я больше нигде не видел. Естественно, когда ты приходишь в чайхану, все на тебя обращают внимание, но никто не лезет с расспросами, кто ты и откуда - это не принято. Сначала тебе дают чай, и лишь потом возникает неспешный разговор. У нас с собой были этюдники, и это тоже возбуждало любопытство: что за ящики. Когда, наконец, стало ясно, что мы художники и просто бродим тут, путешествуем, возник вопрос:

- А вы можете здесь, в чайхане, нарисовать наш кишлак весной?

- Можем, конечно, какие проблемы? Закажите - мы нарисуем.

Смотрим стену - глинобитная, с торчащими стеблями пшеницы. Невозможно на такой рисовать, нужно ее сначала подготовить… Вот если бы ткань была…

- Нет проблем, - говорит чайханщик. - Вот магазинщик сидит, сейчас откроет магазин, достанет бязь…

Идем в магазин, берем 20 метров бязи, тут же женщины раскроили ее и сшили, получилось панно четыре на пять метров.

Мы приступили к эскизу. В шесть рук делали, на глазах у всей чайханы. То я начну, то Дамир, взмахнув руками, добавит линию, то Кравченко подключится. Целый спектакль разыграли - в восточных традициях. Там ведь принята игра: даже банальный шашлык вам просто так не подадут, обязательно что-то куда-то подбросят, где-то тарелку развернут…

Наш эскиз одобрили - и мы приступили к делу. Подвесили повыше лампу, чтобы ткань была освещена, масляными красками сухой кистью сделали по ней рисунок - и начали писать панно. Сначала чайхана была полна, все с любопытством за нами наблюдали, но ближе к полуночи народ стал расходиться. Мы продолжали работать.

Где-то в три часа ночи нас повело в сон. И вдруг чайханщик включает музыку. Оказалось, у него был приемник на огромных плиточных батареях, - такие в свое время давали геологам, - и можно было поймать любую станцию на коротких волнах. И он поймал для нас… концерт Эллы Фицджеральд на «Голосе Америки». «Это для вас, - сказал. - Вам такая музыка должна нравиться».

Мы взбодрились и, пританцовывая, продолжили работу. Первым не выдержал Дамир. Я, говорит, скульптор все-таки, а вы живописцы, так что вы раскрашивайте, а я издалека буду корректировать. Он отошел в сторонку - и заснул.

А потом я увидел, что Кравченко пишет зеленую траву чистым ультрамарином. На этом мы решили остановиться, тем более панно было практически завершено. Мы дико устали.

Переночевать нам предложили… в избирательных кабинках, которые оказались в чайхане: вскоре должны были пройти какие-то выборы. Оформлены они были ситцем с огромными набивными цветами. Мы залегли в эти кабинки - и отключились.

Проснулись мы оттого, что в чайхане стояла мертвая тишина.

Я приоткрыл занавеску. Полная чайхана народу, все сидят и смотрят на стену, где висит наша картина.

Оказывается, в этой стене было окно. Ночью мы его не заметили, затянув его тканью, - а утром в окне встало солнце, и лучи прошли сквозь наше панно. Получился слайд, звенящий по цвету.

Полный восторг.

Начали торговаться по поводу стоимости. Мы важно ссылались на расценки Худфонда, т.е. от 70 до 100 рублей. Чайханщик удивлялся.

Сошлись на семи рублях.

Нас накормили потрясающей шурпой, вручили четыре рубля и сказали: остальное на обратном пути, пока денег нет.

И вдруг появился человек, в пиджаке и шляпе, сразу видно, что местный чиновник. Раз не в халате. Посмотрел на панно, спросил строго, на каком основании мы это нарисовали, имели ли право. «Имеем», - отвечаем.

- А почему у вас Ленин не изображен?

- А где его тут изобразишь?

- На небе бы нарисовали.

- Знаете, чтобы нарисовать Ленина на небе, нужно особое разрешение. Достаньте разрешение - нарисуем Ленина.

Он потребовал у нас документы, но мы по молодости вообще не брали с собой документов, у меня только был московский студенческий Строгановки, это произвело небольшое впечатление, и мы ушли дальше в горы. Через двое суток мы вернулись обратно, получили свои 3 рубля, нас поблагодарили - и мы ушли.

Следующим летом ребята снова добрались до той чайханы. Панно не было. Оказалось, его постирали по решению парткома.

Официального разрешения не было…

Самая известная работа А.Волкова-старшего - «Гранатовая чайхана». 1924 г. Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея

* * *

Мы с Женей Кравченко приехали в Самарканд из Ташкента на автобусе в полдвенадцатого ночи. Самарканд еще не был так отреставрирован для туристов, как сегодня: это сейчас площадь Регистан, где стоят три знаменитые мечети, заасфальтирована, а близлежащие дома снесены, на площади продают сувениры. Туристический налет уничтожил атмосферу подлинного Востока, которая там была.

Когда-то минареты были облеплены старым городом, они словно вырастали из домов, хижин и дувалов. На площади Регистан был гигантский восточный базар, который работал до глубокой ночи, там и овощи, и фрукты, и все что хотите. Надо всем витал запах приятной еды, повсюду чайханы, жарятся шашлыки… Мы поужинали, и встал вопрос - где бы переночевать.

Вон, говорят, видите - стенка, в ней окошечко, под ним - маленькая дверца? Постучитесь. Там чайхана.

Стучим. Появляется старичок, машет рукой, кивает: «Келинг, келинг!» (заходите!) Выпили чай, посидели. Народу не так много. «Переночевать можно?» - «Пожалуйста!»

Ночлег, к примеру, стоил рубль.

Мы провели прекрасную ночь, утром ходили по Самарканду, вернулись - и видим, что наша чайхана полна народу. Молодые крепкие ребята, остаются ночевать. Кто они, что тут делают - непонятно. Все по восточной традиции в халатах. Развязывают халаты - и каждый достает вот такой нож, и кладет его себе под подушку. Меня это насторожило. У меня тоже был охотничий нож, я его достал и тоже, на их глазах, положил под подушку. Было страшновато.

Ночью просыпаюсь - тьма кромешная. Трогаю место, где спал Кравченко, - а там пусто. Все, думаю, одного унесли. И только тени деревьев при луне из маленького окошечка.

В ужасе я беру нож и жду.

И тут возвращается Кравченко. В туалет ходил, оказывается.

Утром выяснилось, что это отличные ребята, дальнобойщики. Каждый раз тут останавливаются.

На следующий день к нам должны были приехать две приятельницы. Спрашиваем у хозяина чайханы: «К нам дамы приедут, можно им в чайхану?» - «Конечно!» И в урочный час нас ждали подносы с лепешками, виноградом, изюмом, орехами…

Потом судьба складывалась так, что мы несколько лет не успевали зайти в эту чайхану в Самарканде. А вскоре началась перестройка площадей, старые дома снесли. И только лет через 15 мы все-таки подошли к этому месту и стали спрашивать соседей, не помнят ли они такого чайханщика… Конечно, говорят соседи, был такой, только умер, кажется. А если по этой улице пойти, то будет его дом.

И вот мы приходим, стучим в калитку. Нам открывают. В саду сидят люди за дастарханом, выходит парень - сын того чайханщика. И говорит: «Я про вас знаю, вы художники, отец рассказывал. У нас сегодня день поминовения, вы проходите».

Но нас ждала машина, мы спешили - и не зашли.

* * *

Для сравнения хочу рассказать о египетской чайхане. Впервые я попал в Каир в 1989 году, тогда еще не было такого наплыва наших туристов. Меня пригласил посол Италии в Египте, я гулял по Каиру, писал картины, потом была выставка… Однажды поехал в Гизу и вечером зашел в местную чайхану. Чай там подают не в чайниках, а в стаканчиках, напоминающих армуды, и сидят за столами, а не на полу, как у узбеков.

Я начал рисовать. Улицы там потрясающие: кругом лавки, висят ткани, сверкает серебро. Восточный базар. И освещено все напольными лампами, которые горят ярким белым светом среди черной ночи.

Я сижу в чайхане, рисую в свободном стиле. Вокруг постепенно собирается толпа, но я не смущаюсь - опыт рисовать в чайханах у меня богатый. Единственное, что напрягало, - люди что-то постоянно кричали у меня за спиной. Прислушался. Оказалось, они руководили: «Абдулла! Он тебя уже нарисовал, отходи, не мешай!»

Египтяне узнавали себя в моих свободных линиях, хотя я не рисовал никаких портретов. Интересно, что грузины, делегация которых оказалась рядом, не увидели в моих рисунках ничего, что с такой легкостью замечали арабы.

Это было странно. Но тут я вспомнил рассказ отца: в 1920-30-е годы в Средней Азии появились фотографы, которые снимали местных жителей, а потом предлагали купить фотографии. Когда люди видели фото - а они до этого не видели изображений человека - то смотрели на свой портрет и не могли понять, что это. Зато у них с детства глаз был приучен понимать декоративную живопись, они свободно ассоциировали пятно или точку с фигурой. И я подумал тогда, насколько неправильно у нас воспитывают детское восприятие искусства. Мы же привыкаем описывать живопись, не смотрим на нее с точки зрения образа. Нам важно, что именно нарисовано: вот лес, вот медвежата… Или картина Репина «Не ждали»: герой подстрижен, значит, пришел с каторги, на стене портрет Белинского - значит, революционер-демократ…

Опыт рисования в египетской чайхане многое мне дал. Я стал понимать, что негативные отклики зависят еще и от того, к чему с детства привык глаз критика.

Фото © Ольги Сухаревой.

* * *

Когда мы приезжали в Ташкент - первым делом шли в одну и ту же чайхану в старом городе и дня два проводили там, с утра до вечера. Пили чай. Мы старались поймать ритм Востока, от которого отвыкали в Москве.

Однажды, когда я уже оканчивал художественное училище в Ташкенте, Дамиру подвернулась халтура. Кто-то по узбекской линии сказал ему, что нужно расписать чайхану на главном базаре в старом городе в Ташкенте. Мы пришли, сказали, что нас рекомендовали. Что нужно?

Барана нарисовать, потому что шашлык из баранины подают.

Не вопрос. Мы нарисовали громадных баранов, чайханщику понравилось, и он говорит: «А теперь надо на колоннах повесить изображения блюд, которые мы подаем». - «С удовольствием. Но мы же художники-реалисты, мы должны с натуры писать. Вы нам ставите плов - мы его рисуем. Ставите шашлык - его рисуем, или манты...» Так мы неделю непрерывно ели в этой чайхане и создавали шедевры, которые потом развешивали на колоннах. Наше оформление продержалось лет пять или шесть, несмотря на зимы. Его только иногда немножечко подновляли…

А когда мы писали эти работы, чай нам подавал мальчик лет 14-ти, помощник чайханщика. Прошло какое-то количество лет, и нам говорят: теперь этот мальчик и сам - чайханщик, его чайхана - вооон там. Мы пришли к нему, он обрадовался и позвал нас на завтра - на особый плов в нашу честь.

Мы сидели в маленьком садике на берегу арыка, для избранных. Плов был роскошным, мы беседовали. А потом из Москвы я отправил ему каллиграфическое поздравление с Новым годом на золотой бумаге. И он хранил это письмо в рамке под стеклом, долгие годы…

* * *

Пыль и шелка Бухары

Скрипы арбы на извилистых улицах,

Стадо баранов под арбами крутится.

Пыль и шелка Бухары!

Крики мальчишек в чуплашках с корзинами,

Свисты погонщиков, вопли ослиные.

Пыль и шелка Бухары!

Втиснулись клином верблюды горбатые,

Сбоку идут каравано-вожатые.

Пыль и шелка Бухары!

Звоны пиал в чайхане разливаются,

В пыль дым чилима спирально врывается.

Пыль и шелка Бухары!

Девушки с визгом кричат за дувалами,

В щели впиваются лица их алые.

Пыль и шелка Бухары!

А старые люди листают страницы,

И стих из Корана в губах шелестится.

Пыль и шелка Бухары!

(А.Н.Волков)

Пыль в Средней Азии похожа на пудру, которая лежит сугробами на обочинах. Ее вечерами поливают водой, чтобы немного прибить, но она прогретая солнцем, тончайшая и легчайшая. И мы мальчишками бегали по улицам и обсыпались этой благословенной пылью, которой было покрыто все вокруг.

А.Волков. «Чайхана с кальяном». 1927 г. Холст, темпера, лак.

* * *

У отца был хорошо поставленный голос, в Петербурге он учился пению у итальянского педагога. От природы у отца был баритон, а итальянец хотел перевести его в драматический тенор. Но наступил момент, когда педагог ему сказал: вы должны выбрать или пение, или живопись, потому что совмещать и то, и другое профессионально нельзя. Отец выбрал живопись. Но петь очень любил, и продолжал петь еще потом долгие годы. При мне, правда, уже не пел: война, болезни, что-то случилось с голосом. Но иногда он брал ноту и говорил: три ноты у меня есть… Через какое-то время говорил: у меня есть две ноты. Потом осталась лишь одна нота. Но он ее брал…

Отец знал многие вещи, связанные с мистическим Востоком. У него было любимое кресло, которое он купил после революции на распродаже имущества генерал-губернатора. Обычное садовое кресло, купил за три копейки. Кажется, в нашем доме это была единственная мебель, более-менее стоящая.

Время от времени отец садился в это кресло, заворачивался с головой в одеяло и говорил: «Я ушел в нирвану». И мы знали, что несколько часов к нему не нужно подходить. Видимо, он практиковал какие-то вещи, связанные с внутренней концентрацией, и меня учил. Например, как отдохнуть, если очень устал: лечь на пол, расслабить все мышцы - и минут 15 полежать на ровной поверхности.

Помню, когда я был в Каире, то присутствовал на радении (молитве) дервишей, суфиев. И их танец произвел на меня большое впечатление. Когда я вышел из мечети, то вдруг понял, что вокруг меня, как вокруг оси, вращается весь Каир. И одна узбечка, которой я рассказал про это, сказала: это же было погружение в суфийское действо. Ведь суфий где остановился - там ему и мечеть, и этот танец-вращение дает возможность физической концентрации и погружения в этот мир. Ось между богом и миром проходит через человека, это личное общение с высшими небесными силами.

Отец, очевидно, и в этом понимал. В молодости, когда собирались гости, в основном, русские и европейцы, он любил танцевать. Танец его назывался «лампочка» - он поднимал руки к электрической лампочке, делал вид, что его словно ударило током - и начинал танцевать. Отец входил в мистический раж, иногда мог запрыгнуть на стол с посудой. В некоторых домах побаивались танца Волкова, но все равно просили, чтобы он станцевал. И он сам мне рассказывал, как однажды зашел в узбекский дом, гости сидели на крыше, летом там часто сидят, когда солнце уходит, и пьют чай. И он начал там танцевать, вошел в транс и начал двигаться в сторону края. Публика же была заворожена настолько, что никто не успел его предупредить - и отец упал с крыши на землю.

Но отец в свое время закончил Кадетский корпус, занимался гимнастикой и вообще был человек спортивный, кроме того, стена была сделана с откосом, и он успел убрать голову, съехав по стене на землю. Но главное - не прекращая танца, он поднялся по лестнице - и снова вышел на эту крышу, а публика сидела в шоке, думая, что Волков уже сломал себе шею.

А он продолжил танцевать.

Танец

Тыни мини тын тын,

тыни мини тын…

Под удар дутара тюбетейки клин

Взвился точно кречет к серой бидане

Перья крыл трепещут в пыльной синеве.

Ах, моя услада,

сладость спелых дынь,

Золотятся ноги – тыни мини тынь …

Дост!!!

Лапа лапа лап лап,

Лапа лапа лап…

Барабанов трепет в яром скрипе арб.

Хруст циновок нежен, взор ее – цветок.

В исступленьи диком кружится сто ног.

Барабанов вопль – тяпы дапы ляп

Бубен бьет под пляску --

Лапа лапа лап.

Дост!!!

Тыка тыка тын тын,

тыкы тыки тын

Пиала Аллаха и кальяна дым.

Так пылают щеки – точно два граната,

Падают в истоме руки от халата.

Ах, моя услада, спелых много дынь

На больших подносах тыка тыка тын.

Дост!!!

(А.Н.Волков)

Записала Мария Яновская

Международное информационное агентство «Фергана»