Елена Серебряник-Белл: «Ташкентское солнце я нашла в штате Новая Мексика»
Что общего между русским театром, узбекской поэзией, общественной дипломатией и Государственным департаментом США? Знакомьтесь: уроженка Ташкента Елена Серебряник-Белл, актриса, хореограф, переводчик — в самом широком смысле этого слова, поскольку Елена, помимо всего прочего, возможно, главный сегодня в Америке практикующий специалист по узбекскому танцу и — шире — узбекской культуре.
«Откуда-откуда?»
В начале моей жизни в Америке иностранный акцент в моей речи был слышен сразу, и я за первый год жизни устала отвечать на одни и те же вопросы:
— Что у тебя за акцент?
— Русский.
— Ты русская?
— Да, русская.
(Включаться в перечисления составных моего этнического коктейля слишком долго. И бесполезно. Все русскоговорящие для американцев — русские).
— А из какой части России ты приехала?
— Я не из России, а из Узбекистана.
— Из Пакистана?
— Нет, Уз-бе-ки-ста-на.
— А где это?
— К северу от Афганистана.
— А там кто живёт?
— Узбеки и ещё очень много кто.
— А почему ты говоришь по-русски, а не по-узбекски?..
С течением лет и по мере выцветания акцента, вопросы эти возникали на первом, пятом, десятом, двадцать пятом предложении. Всё реже и реже. Название страны теперь на слуху.
Летний лагерь в Калифорнии, 1999 год. Фото из личного архива
Первая любовь
«Ильхом» был первым профессиональным театром, в котором я начала играть — ещё студенткой второго курса Ташкентского театрально-художественного института.
Помню, очень удивилась, когда в коридоре института какой-то человек подошёл ко мне и спросил, не могу ли я подойти вечером в театр, познакомиться с главным режиссером и поговорить о работе в новом спектакле. Человека звали Володя Салихов, речь шла о его спектакле «Иуда Искариот». ТАКОЕ приглашение! ТАКОЙ театр!!! Волновалась весь оставшийся день и вечер, и по пути от станции метро Пахтакор до дверей театра, и — по лестнице вниз, до кабинета Вайля. Марк Яковлевич добродушно так, по-домашнему, со мной побеседовал и пригласил посидеть на репетиции.
Увы, спектакль, о котором шла речь так и не вышел. Володя Салихов вскоре трагически погиб.
Этюды. В аудитории ТТХИ, Елена Серебряник-Белл сидит на полу слева. Фото из личного архива
Марк Яковлевич ввёл меня в два других спектакля: «Счастье моё» и «Прощай, овраг». Бегала в театр вечерами. Каждый раз — как на свидание. О, этот особый «ильхомовский» запах и полутьма длинного подвального коридора с автографами на стенах… Удивительный организм — ТЕАТР ИЛЬХОМ. В институте, конечно, был свой учебный театр, но одно дело «учебный», другое «настоящий». Настоящий театр, режиссёр, спектакль, зритель. Гонорар. Аж целых шесть рублей за спектакль!
Я работала в «Ильхоме» вплоть до своего отъезда, и параллельно — на других площадках, например, в театре «Серпантин». Не знаю, помните ли, но в самом конце 80-х возник новый феномен — «хозрасчётные театры». В Ташкенте невесть откуда возникло сразу несколько таких театров и театриков. Чуть позже, по рекомендации одного знакомого актёра я попала в русский драмтеатр имени Горького.
Театр «Серпантин», спектакль «Кошкин дом». Слева – актер Сергей Кузнецов. Фото из личного архива
Последний «ильхомовский» опыт — репетиции спектакля по повести Алексея Толстого «Упырь». Его в 93-м выпустил Влад Граковский, мой однокашник и коллега по театру Горького. К сожалению, я уехала, не дождавшись премьеры. Влад тоже уехал, позже, в Германию. У него теперь там свой театр: «Theater Atelier», в Штутгарте.
Хореография, узбекский язык…
Школьные учителя считали, что мне стоит идти на филфак или в иняз. Я училась на Чиланзаре, в школе №178 с английским уклоном.
Никто не ожидал, что я буду поступать в театральный. Наверно, потому, что внешне особых признаков увлечения театром я не подавала. Музыкой занималась, танцами занималась, а театром — нет. Принудительные занятия фортепиано безусловно развили у меня много полезных навыков, но, к сожалению, отбили желание подходить к инструменту лет на тридцать. (Вот только недавно начала снова садиться и пытаться что-то вспомнить. Не особо успешно). Я не любила музыку играть, я любила музыку слушать, и особенно танцевать под неё. Танцевать я любила всегда, с самого детства. Ходила в различные кружки. Один из них — маленькая студия на улице Гагарина, в подвале, где с нами занималась Алия Шайхлисламова, артистка балета театра Алишера Навои, и иногда её супруг, Рафик Султанов, руководитель детского ансамбля народного танца «Бульбульча». Там мы осваивали основу классического балета, а также знакомились с народным танцем.
С одноклассниками, мамой и учительницей английского языка Марией Яковлевной Шайховой в парке «Пионер». Фото из личного архива
Это было моё первое и базовое знакомство с изумительно богатой «фразеологией» узбекской хореографии. Язык танца меня завораживал, давался легко, и внимания я ему в то время уделяла гораздо больше, чем узбекскому языку, который нам преподавали в школе. Сколько раз после переезда в США я пожалела о том, что не выучила узбекский!.. Вот кто бы мог подумать, что язык, который окружал в детстве, когда его легко можно было освоить, и который казался не столь уж важным по сравнению с английским, станет таким необходимым в Америке.
Театр — это гены
Моя мама, Лариса Марковна Полевая, - выпускница режиссёрского факультета ТТХИ (Ташкентский государственный театрально-художественный институт имени А.Островского, ныне Государственный институт искусств Узбекистана. – Прим. «Ферганы»). Папа, Александр Давидович Серебряник, - пианист и дирижёр, выпускник Ташкентской государственной консерватории. Учился у Мухтара Ашрафи.
Мои детские воспоминания плотно связаны с театральным закулисьем. Главный режиссёр ТЮЗа Вадим Григорьев неизменно при встрече громким басом интересовался: «Деееевочка, кааак тебя зовууут?»; я очень пугалась. Как пугалась всякий раз при встрече нос к носу с актёрами в ярком утрированном театральном гриме. Смутно помню, на спектакле «Золушка» сидела с мамой в зале, ко мне подошёл Принц, чтобы примерить хрустальный башмачок. Это был друг семьи, которого я узнала сразу, но оцепенение от восторга и ужаса запомнилось на всю жизнь.
С мамой, 1989 год. Фото из личного архива
В 1970 году родители уехали работать в Якутск: папа — дирижёром Якутского государственного музыкального театра, мама — режиссёром Русского драматического. Я оставалась с бабушкой в Ташкенте. Когда-нибудь я расскажу про нашу жизнь на улице Гордеева; про то, как смотрели с двоюродным братом Серёжей «Клубкина путешествия», и хотели в телевизор - путешествовать вместе с Клубкиным (Юрием Сенкевичем)…
Родители возвращались летом, в отпуск, и мы улетали в Дом творчества «Актёр» в Ялте. В Ташкент они окончательно вернулись к началу моей учебы в школе. Мама длительное время посвятила дому, потом решила снова пойти работать — на сей раз на «Узбекфильм», в мультобъединение. Папу сразу пригласили дирижёром в только что открывшийся Государственный театр музыкальной комедии (Театр оперетты). Вот тогда я впервые попала в оркестровую яму. Ах, какое волшебное место! И звуки эта яма издавала невероятные. Причём, когда стройно играла, всё было понятно и узнаваемо, но вот когда яма настраивалась… Полная мешалда звуков, но если вслушаться, то можно разобрать отдельные кусочки, пассажи и фразочки. Я поняла, что это самый мой любимый звук на свете.
Папа за пультом. Фото из личного архива
Настоящая фамилия
Папа родился в Одессе, из которой его мальчиком вывезли в эвакуацию в 1941 году. Дедушка, Давид Серебряник, «запихнул» их с мамой и тёткой в поезд, идущий в Ташкент. Сам дед приехал позже. Прибывших Ташкент принял, разместил, трудоустроил, отогрел и откормил, начал учить, в том числе и совершенно особенному среднеазиатскому образу жизни. Папа с теплотой вспоминает ташкентское детство и юность, да и вообще всю ташкентскую жизнь. Очень она была насыщенная, напитанная впечатлениями, интереснейшими людьми, событиями и ощущением тепла.
Дедушка Давид где-то в Ташкенте. Фото из личного архива
Мамины предки попали в Среднюю Азию в разное время. Мамина мама родилась в Актюбинске, её родители ещё до революции перебрались из Оренбурга в Казахстан. Там тогда возникали новые возможности продвижения по службе. Мамин папа, закончив в 30-е годы учёбу в Киеве, «распределился» в Актюбинск. Этот мой дед, Марк Филиппович Полевой, инженер-строитель по образованию, в последние годы своей карьеры отвечал в Министерстве строительства Узбекистана за сооружение крупных промышленных объектов. Последним его проектом было строительство Алмалыкского химкомбината.
Полевые. Дедушка, бабушка, мама (справа) со старшей сестрой. Фото из личного архива
С 2004 года мама живёт со мной, сначала в Калифорнии, теперь в Орегоне. Папа же обитает в Германии, в уцелевшем во время Второй мировой войны городке Шпaйер (Speyer). Знаете, жизнь, она вся состоит из колец, которые время от времени замыкаются. Так вот, папин переезд в Германию - это тоже такое замкнувшееся кольцо. В Ташкенте я носила папину фамилию — Серебряник. Но, как стало известно недавно, наша настоящая фамилия — Триер. А «Серебряник» - это фамилия, которую прадед приобрёл (в буквальном смысле) при так и не выясненных обстоятельствах. Так вот, эта самая фамилия Триер, похоже, указывает на семейные корни, идущие из немецкого города Триер, расположенного совсем недалеко от теперешнего места жительства папы.
Елена с папой, Германия. Фото из личного архива
Папа мой — мастер баек. У него в коллекции рассказы о Мухтаре Ашрафи, Тамаре-Ханум, Слониме, Гинзбурге, зарисовки из жизни театра Хамзы, театра оперетты, театра Навои, в котором он дирижировал вплоть до отъезда. Всё мечтаю эти рассказы записать, пока не получается.
Поворот
Я приехала в Америку в марте 1993-го года. Как многие в то время, я никогда не бывала за границей. Меня тут же захватила мощнейшая волна новых впечатлений, ощущений, наблюдений. До сих пор осваиваю эту, вторую, жизнь, и всё — с удовольствием.
Да, в 1993 году случилось самое большое в моей жизни приключение. Учиться нужно было быстро и всему сразу. Место, куда я попала, Арката — на самом севере побережья Калифорнии, университетский городок с населением 16 тысяч человек. Мне сразу стало понятно, что в Америке нужно учиться и работать, и вообще делать как можно больше всего, потому что — можно.
Я снова начала брать уроки балета. Параллельно искала применение театральным возможностям. В то месте их было очень мало и все, увы, полупрофессиональные. Сыграла в паре спектаклей в местном театре и поняла, что — не моё. Снялась в паре фильмов, в маленьких эпизодических ролях. Решила, что наверно стоит поучиться на театральном факультете университета (Humboldt State University). Поступила в магистратуру, изучала историю американского театра…
Спектакль «Миссис Калифорния», 1994 год. Фото из личного архива
Все чаще находилось применение моему знанию русского и английского языков. Русский я преподавала в университете (интерес к этому языку был тогда на подъёме), переводила письменно и устно, в основном для организации «Интерньюс», головной офис которой, к моему большому удивлению, находился здесь же, в Аркате.
Решила заниматься переводом профессионально. Это означало, что нужно идти учиться. Самый известный и в то время единственный вуз США, который готовил и готовит специалистов по всем видам перевода, — это Монтерейский институт международных исследований (MIIS). Я закончила его в 1998 году.
Профессия переводчика позволяет работать на контрактной основе, а это означает жить там, где тебе удобно, и работать либо из дома (письменно), либо летать туда, где требуется устный перевод. Так я и работаю уже почти двадцать лет. Среди клиентов, обращающихся ко мне за переводческими услугами, есть и частные лица, и некоммерческие организации, и государственные учреждения. Иногда я работаю в суде — перевожу процесс. Иногда работаю за кулисами Центра исполнительских искусств имени Кеннеди, перевожу артистам балета или администраторам гастролирующего Мариинского театра. Иногда в университете, который пригласил специалистов для того, чтобы обсуждать судьбу тюленей или белых медведей…
Фестиваль русской культуры. Фото из личного архива
Новая тема как новая роль. Все театральные навыки пригождаются. И сценическая речь, и актёрское мастерство, и умение чувствовать аудиторию, играть спектакль по четыре раза в день - как во время ёлочного сезона). Переводческая профессия во многом похожа на актёрскую. Только вот репетиций не бывает. Тихонько сам с собой подготовился насколько возможно, а потом вышел и сходу «сыграл» то, что дали.
Америка изнутри
Сразу после окончания MIIS я сдала переводческий экзамен в Службе переводов Государственного департамента США. С тех пор работаю с этим отделом на контрактной основе — иногда сопровождаю в качестве переводчика делегации, которые приезжают в США из стран бывшего Советского Союза. Приезжают они, как и гости из всех других стран, с которыми у США есть дипломатические отношения, в рамках профессиональных культурно-образовательных обменных программ.
Темы самые разные: сохранение архитектурного наследия; борьба с мультирезистентностью туберкулёза; организация театрально-концертной деятельности (вот когда я наконец-то всё узнала про то, как устроены театры в США); уборка и утилизация городского мусора; укрепление межконфессионального диалога; экономическое развитие в Арктике, искусство политической карикатуры; сохранение и реставрация древних рукописей; борьба с распространением наркотиков; организация и управление интерактивными музеями…
В шахте. Фото из личного архива
Куда только не заносила судьба. Я побывала в сорока трёх штатах США. Спускалась в шахты, забиралась на ветряки, бывала в тюрьмах строгого режима, рассматривала сокровища в хранилищах Музея Метрополитен, разбиралась в секретах акустики и в устройстве сцены во чреве театра Метрополитен-опера, выезжала на ночные патрульные рейды с полицейскими, переводила гостям студий C–SPAN и CNN. Ну и, конечно, министерства, департаменты, комитеты, управления, ведомства. Их в памяти какая-то бесконечная вереница.
Благодаря переводческой работе я увидела самую разную Америку. Огромный такой срез. Скажем, я с интересом изучаю Портленд с точки зрения внедрения чистых технологий, а в следующий приезд узнаю все про то, как тут готовят журналистов. Приехала в Новый Орлеан с музыкантами и, естественно, всё про джаз, а потом приехала с реставраторами и историками и поразилась тому, как всё мудро устроено на старом новоорлеанском кладбище. Сегодня говорим про коптские рукописи в Урбана-Шампейн, штат Иллинойс, через месяц - про процесс кучного выщелачивания в Рино, штат Невада, а в следующих поездках принимаем участие в церемониальном сборе горького корня с салишами (группа индейских народов на северо-западе США) или пытаемся разобраться, как устроена электронная арфа, созданная изобретателями Массачусетского технологического института.
Застывшие волны Северного Ледовитого океана. Фото из личного архива
…Врезался в память первый переводческий опыт в тюрьме. Я на всю жизнь запомнила человека, приговорённого к смертной казни и много лет проведшего в ожидании конца.
…Запомнила лабораторию, где переводила судмедэкспертам во время вскрытия трупа.
…Поразилась, когда обнаружила у одного из американцев, принимавших иностранных гостей у себя дома, контейнер дров, который ему доставили из Казахстана. Он прожил в Алма-Ате несколько лет и до такой степени влюбился во всё казахское, включая жареный на саксауле шашлык, что притащил за собой в Америку не только домбру и кобыз, халаты и колпаки, но и контейнер саксаула!
…Удивилась, что Мишель Обама ещё более высокая и статная в реальной жизни, чем на экране телевизора, а Боб Манкофф, один из редакторов «Нью-Йоркера», не менее остроумный и смешной рассказчик, чем карикатурист. Переводить его и не смеяться было практически невозможно.
Изучая сельское хозяйство. Фото из личного архива
…Да, вот ещё какая штука: оказавшись в первый раз в Нью-Йорке, я поняла, что всю первую половину жизни уже жила в Нью-Йорке. В нашем маленьком Нью-Йорке под названием Ташкент. Поняла, что мне ни одной минуты не тесно в этническом и человеческом многообразии Америки (которое Нью-Йорк отражает ярче всего) именно потому, что росла в похожем «салате». Тогда, конечно, не осознавала, насколько это здорово. И не задумывалась о том, что бывает по-другому. Осознала, когда сюда приехала. Поняла, что такой «салат» бывает не везде, очень не везде. Поняла, что повезло. Повезло родиться и вырасти в уникальное время в уникальном городе.
«Back to the Uzbekistan»
С делегациями из Узбекистана я тоже работаю, как правило, на русском. Не раз пожалела о том, что не знаю узбекский в той степени, которая позволила бы сделать его рабочим языком. Мои попытки его выучить уже в этой, американской, жизни, не увенчались успехом. Увы! Учить язык лучше всего в естественной языковой среде, и использовать систематически. Иначе всё то, что наработал, уходит очень быстро.
В университете штата Вашингтон. Фото из личного архива
Узбекский язык пригодился бы мне и в моих культурологических презентациях. И для сбора материала, и для самих презентаций. Поэзия, скажем, звучащая на узбекском, всегда радует зрителя. Можно, конечно, заучить какие-то куски, но это никак не заменяет свободное владение языком.
Зато язык узбекского танца я таки освоила.
Дело было в Монтерее, в 1996 году. Параллельно с учебой на переводческом факультете я подрабатывала тогда в Центре исследований проблем ядерного нераспространения. Ходила по коридорам этого центра и удивлялась — три года назад ходила по коридорам театров, а теперь хожу тут. И как это меня угораздило?
Моё коридорное раздумье однажды прервала высокая, статная колумбийка. Жена одного из коллег, она просто зашла за ним в конце рабочего дня и наткнулась на меня. Остановила вопросом: «Похоже, что ты танцуешь?» — «Да, говорю, танцую». — «А что ты танцуешь?» — «Много чего. Вот в прошлом университете два семестра занималась современным танцем, в частной студии занималась балетом. С мужем мы в свободное время тоже много танцуем — бальные танцы, свинг, линди-хоп, контраданс, фольклорные танцы…» — «Откуда ты?» Акцент услышала.
Мастер-класс в балетной студии, Калифорния. Фото из личного архива
На мой ответ «из Узбекистана» не только не сказала привычное «откуда-откуда?», а чуть не подпрыгнула: «Ой! У вас же там потрясающе красивые танцы!» На эту ее реплику уже я стала реагировать подпрыгиваниями, потому как ничего подобного ни от кого я за три года пребывания в Америке не слышала. Выяснилось очень быстро, что она занимается фольклорными танцами, что сама организовывала фестиваль, который состоится через неделю. Не могла бы я прийти туда и исполнить пару узбекских танцев? Я сказала, что — конечно, вне всякого сомнения, ни в коем случае не могла бы.
В ответ на её удивление мне пришлось объяснять, что танцы сложные, я уже много лет ими не занимаюсь, и костюмов у меня нет, и что вот так с бухты-барахты я на сцену не пойду. Она расстроилась, но все поняла. Мы с ней договорились, что вернёмся к этому разговору после моей предстоявшей летом 1997 года поездки в Ташкент.
Приехав в Ташкент, я разыскала свою преподавательницу танца, и мы с ней репетировали по 4-5 часов каждый день в зале Дома пионеров на втором квартале Чиланзара. Мы работали так почти три месяца. Я купила несколько сценических костюмов и наборов украшений. Ольга Шариповна (как мы детьми звали ее в студии) отдала мне свои сценические косы, те, которые танцовщицы вплетают в волосы, тем самым удлиняя их. Я до сих пор эти косы бережно храню и аккуратно пользуюсь на сцене.
Санта-Фе, Новая Мексика. Фото Марата Балтабаева
Вернувшись из Ташкента, я начала участвовать в разных фестивалях и концертах. Сначала маленьких, местных. Потом в мероприятиях побольше. Очень гордилась тем, что прошла конкурс и принимала участие в качестве солистки в Фестивале народного танца Сан-Франциско (San–Francisco Ethnic Dance Festival). Была рада поехать с американскими коллективами в качестве приглашённой солистки в Италию и в Китай.
Я потом ещё несколько раз ездила в Ташкент, продолжала заниматься со своим педагогом танца. Мне посчастливилось пообщаться с маминой давней подругой, Любовью Александровной Авдеевой, известным хореологом и историком узбекского танцевального искусства. В моей домашней коллекции есть почти все написанные ею книги, к которым я обращаюсь постоянно. Те первые театральные костюмы и украшения положили начало моей коллекции. В ней сейчас и сценические костюмы, и реальные предметы одежды, и головные уборы, и предметы домашней утвари, и обувь, и игровые куклы, и сувенирные фигурки.
Всё это я использую в своих лекциях-демонстрациях, которые я предлагаю вниманию школьников, студентов, посетителей библиотек и музеев.
Фото Марата Балтабаева
Всё началось опять же случайно. Первую презентацию я сделала в классе у своего старшего сына Саши — просто для того, чтобы ребята знали о том, что есть такая страна Узбекистан и что история нашей семьи связана с этой страной. Презентация неожиданно для меня имела ошеломительный успех, меня попросили выступить ещё раз, теперь уже для всей школы, потом для ещё одной школы, потом ещё… Потом меня пригласили в соседний город, потом в Сан-Франциско, потом в Сан-Диего. Содержание варьировалось в зависимости от площадки и аудитории. Я перемежала рассказы и танцы, демонстрировала предметы быта и разыгрывала коротенькие интермедии с игровыми куклами — истории из жизни Ходжи Насреддина.
Чудесный сундучок
Однажды нашему местному музею изобразительного искусства пришла идея провести вечер, посвящённый Средней Азии. Я решила, что к танцам хорошо бы добавить стихи. В домашней библиотеке стоят миниатюрные томики из серии «Избранная лирика Востока», выпущенной Академией наук Узбекской ССР. У меня есть и узбекские/таджикские тексты стихов, и талантливые переводы на русский язык. Я начала работать с текстами, приобщив к делу мою хорошую подругу-американку Салли Ли Стюарт. Она до этого писала стихи, но никогда не пробовала себя в переводе.
Презентация в библиотеке. Фото из личного архива
Я подключила ещё двух коллег, выпускниц филологического факультета Самаркандского университета и Ташкентского института иностранных языков, для которых узбекский и таджикский были родными языками. Мы с ними делали подстрочник на английском, а Салли занималась поэтической обработкой этих текстов. Я выбрала стихи поэтесс Дильшод, Анбар Атын, Зебуннисо и Надиры. Их лирика замечательно переплеталась с сольными женскими танцами, которые были в моем репертуаре. В этой поэтическо-хореографической сюите я исполняла десять танцев, а Салли читала газели и рубаи в переводе на английский язык. (Некоторые из этих переводов позднее были опубликованы.) Наш дуэт прекрасно вписывался и по формату, и по содержанию в камерные залы музеев, библиотек, книжных магазинов, университетов и колледжей. Я пыталась выдержать это представление в жанре «хона-базм уйин» («комнатные развлечения»). Соблюсти интимность и доверительность в стиле исполнения и стихов, и танцев. Нам не хватало живой музыки, использовали фонограммы. Профессиональные музыканты, конечно, были, но практически все они жили на восточном побережье. Вот сейчас, похоже, я наконец нашла в Портленде музыканта, с которым можно начать что-то пробовать делать вместе.
Сегодня мой формат больше похож на лекцию-демонстрацию. Коллекция даёт возможность рассказать и показать многие элементы жизни среднеазиатов. Я достаю из своего «чудесного» сундука одну за другой «загадочные» вещи и веду разговор со зрителем о том, что это за предметы, из чего и как они сделаны, где используются, о чём говорит орнамент, украшающий их. Содержание лекции зависит от аудитории: насколько она осведомлена, насколько готова подняться и разучить несколько танцевальных движений. Не совсем спектакль и не совсем лекция. Я не использую слайды, только живые предметы и живое общение. Особенно интересно наблюдать, как подростки, обычно приклеенные к своим телефонам, отрываются от них на какое-то время и сосредоточиваются на разгадывании вещей-загадок, расшифровывании орнаментов и попытках научиться громко щёлкать пальцами, сложив руки ладошками.
Презентация в библиотеке. Фото из личного архива
Люди обычно загораются и с удовольствием включаются в разговор, в игру, в танец… Самыми интересными были для меня две реакции. Как-то после школьной презентации мама одноклассницы моего сына остановила меня и рассказала, как её дочка-первоклассница ходит теперь по дому и повторяет «I LOVE saying Uuuuzzzzbekistaaaan…» («Мне очень нравится произносить «Ууузззбекистааан»). Это были те самые времена, когда меня ещё часто переспрашивали «откуда-откуда?». Я надеюсь, что девочка доехала или доедет когда-нибудь до Ташкента, Самарканда или Бухары.
Второй случай произошёл совсем недавно. После презентации ко мне подошла женщина и спросила: «А вы не хотели бы поехать к нам в Армению, привезти оттуда коллекцию вещей и сделать такую же презентацию про нас? Мне завидно, что у узбеков в Америке есть человек, который с такой любовью рассказывает об их культуре, а у армян - нет». Я предложила ей самой делать презентации про Армению. Но для неё ценность заключалась именно в том, что культуру и историю народа представляет человек, не имеющий к этому народу кровного отношения. Человек скорее «двоюродный», чем «родной».
Сейчас готовлю следующие презентации для сети библиотек Портленда и очередную лекцию-демонстрацию для школ, в частности для школы, где учится мой младший сын Андрей.
Презентация в школе. Фото из личного архива
Всю мою американскую жизнь во всех начинаниях, идеях, проектах, учёбах, работах, какими бы безумными они ни казались, меня поддерживает муж Роберт. Я ещё только формулирую следующую свою задумку, а он уже начинает продумывать, какие шаги нужно предпринять, чтобы её реализовать.
…Пару лет назад я почувствовала, что мне нужен какой-то следующий шаг вперёд (в бок? вверх?) и я решила, что нужно опять пойти поучиться. Поступила в аспирантуру Университета штата Вашингтон (University of Washington), на факультет международных исследований.
Презентация в школе. Фото из личного архива
Тему диссертации ещё точно не сформулировала, но знаю, что она будет связана с общественной дипломатией. Может быть, я смогу интегрировать в свою работу тему театрального искусства как инструмента дипломатии. Пока не знаю.
Ташкент…
…во всех наших разговорах. Что с мамой, что с папой. О чём бы ни шёл разговор, Ташкент всплывает. То про знакомых, то про овощи-фрукты, то про погоду. Мне хронически не хватает ташкентского солнца.
Я очень долго жила на самом побережье Северной Калифорнии, теперь живу в Портленде, периодически живу в Сиэтле. Похожее на моё ташкентское солнце я нашла в штате Новая Мексика. И ландшафт сходный, и климат… И всё равно не совсем то.
Ещё скучаю по сушёной дыне. Ну, дыню мне время от времени привозит из Москвы (!) коллега. А вот с солнцем проблема.
Постановка узбекского танца с танцовщицами ансамбля Ballet Afsaneh. Фото из личного архива
Больше всего не хватает знакомых с детства звуков, запахов, цвета и света. Воркующих ташкентских горляшек, например. Запаха политого вечером бабушкиного двора, в котором так хорошо пить чай или есть арбуз после того, как спала жара. Свет особый пробивался утрами сквозь листву виноградника. Через окно спальни в доме на улице Гордеева этим можно было любоваться большую часть года. И совсем другой оттенок солнца сквозь кроны, когда идёшь в институт. Сначала по Гордеева, пересекая две улицы Сапёрные, потом по улице Шота Руставели, и дальше вверх, переходя Педагогическую, поворачивая, не доходя до хореографического училища, на улицу Розы Люксембург (или путаю?), вплоть до заднего крыльца моего театрально-художественного института.
Елена Серебряник-Белл. Фото из личного архива
Кухни не хватает узбекской, корейской… Помню, как я в первый год в Америке, услышав про корейский ресторан, побежала радостно. Не узнала ни одного блюда, ни названия, ни вкуса. Не понимала, как в корейском ресторане может не быть корейской морковки или холодного супа кукси? Долго и безуспешно пыталась объяснить официантам, чего от них хочу. Увы. И только через несколько лет я поняла, что нет в корейской кухне корейской морковки. Это изобретение среднеазиатских корейцев, которые на новом месте жительства включали в свой рацион новые, нехарактерные и несуществующие в их традиционной кухне продукты.
…Долго мучила я и мясника местного магазина: дайте мне бараний жир. Ну как это нет?! Покажите мне баранью тушу, там должен быть курдюк... Вынес тушу — хвост есть, курдюка нет. Так я ему на следующий день фотографию курдючного барана принесла. Очень удивлялся, всех, кто был рядом, звал посмотреть на моего барана.
Материал подготовил Санджар Янышев
Международное информационное агентство «Фергана»
